56-летний британец Дэйв Янг продолжает вывозить людей из-под обстрелов даже после того, как обломок снаряда лишил его глаза. В Бахмут “британский пират”, как он сам себя называет, ездил до последнего. Дэйв рассказал, как он это делал, как балансирует “между адреналином и целью” и как волонтерство помогает постичь смысл жизни.
Вы еще эвакуируете из Бахмута гражданских? Это еще возможно?
В настоящее время уже нет, моя последняя эвакуация из [Бахмута] была в субботу, [25 февраля].У меня был пропуск на утро [следующей] среды, [1 марта], и я собирался заехать туда, чтобы эвакуировать моих последних людей. Но накануне в 7 вечера отменили все пропуски и закрыли доступ для волонтеров. Я перепробовал все пути, которые знал, но безуспешно.
На мой взгляд (это именно мнение, а не факт) — ситуация там быстро ухудшается. Я не думаю, что будут еще какие-либо пропуски и доступ для волонтеров туда. Единственные, кто пока занимается эвакуацией, это полицейские. Они забирают людей со стадиона “Металлург” и “пункта несокрушимости” ежедневно до 14:00 — если есть кого везти. Не думаю, что они ездят еще куда-нибудь.
Отметим, полицейские эвакуационного экипажа “Белый ангел” продолжают вывозить людей из “горячих точек”. Обратиться к полицейским, спасающим людей на Бахмутском направлении, можно по номеру: 066-56-15-102.
Когда вы начали вывозить людей из Бахмута? И сколько всего смогли вывезти?
С 15 апреля 2022 года. Знаю, что в общей сложности смог вывезти более тысячи человек, начав эвакуации из Лисичанска, Северодонецка. Из этого количества, пожалуй, 500-600 человек из Бахмута и таких мест вокруг как Красная Гора, Парасковеевка, Ивановское и так далее.
Кто вам помогает?
Я работаю под зонтиком организации Help People. У нас есть водители в районах Купянска, Херсона, Николаева, Кривого Рога, кое-что мы делаем в направлении Угледара. Последние 4 месяца направлением Бахмута и Соледара занимался в основном я.
Также помогали местные волонтеры в Бахмуте. Я управляю транспортом, но связан со многими, кто мне помогает. Инна (Инна Гайдай, местная предпринимательница, — ряд.) – это была огромная помощь. Без ее помощи я, наверное, вывез бы оттуда вполовину меньше людей. Это было сотрудничество моей организации с Инной, местными волонтерами и другими организациями.
Насколько тяжело было находить адреса, куда ехать в Бахмуте?
Я эвакуировал людей и до Бахмута — из Северодонецка, Лисичанска. Да, это “новая тропа” и новые опасности, но ты их отрабатываешь, эти новые локальные проблемы. В новом месте ты как можно быстрее выстраиваешь новую сеть с новыми волонтерами, новую сеть знаний местности.
И это идет ступенчато: от “полного отсутствия знаний” до “лучших знаний”, и на последних этапах по Бахмуту — до “жизненно важных знаний” о том, где есть огневые позиции оккупантов. Если ты не будешь знать где эти “черные улицы”, то долго не протянешь.
Что значит “черные улицы”?
Это значит улицы, по которым сильно бьют до 3-х противотанковых ракетных пусковых систем, и на которых каждые несколько часов подстреливают машину. Мы объезжаем такие улицы, делая длинный крюк. Есть еще “красные улицы”, на которых “не останавливайся, проезжай быстро”, а “черные” — это просто “не едь”.
А вы останавливались на “черных улицах”?
Нет, я не дурак (смеется, – ред.) Я выстраивал более длинные маршруты вокруг таких улиц. Или, в крайних случаях, как с улицей Мариупольской, где в районе кладбища много таких “черных улиц” — последний километр приходилось преодолевать пешком.
И эти “красные улицы” постепенно превращаются в “черные”?
Это все часто меняется. Последние три недели было около четырех “черных улиц”, и это оставалось неизменным. А может, их было больше, а я об этом просто не догадывался.
Трудно ли было ездить туда и вывозить людей без знания нашего языка?
Почему ты думаешь, что это так страшно или трудно для меня? Ну конечно, я не могу говорить свободно по-украински. Но я думал Бахмут — либеральный город, и русский язык — хорошо (свободно отвечает на русском, — ред.)
Как поступали бахмутчане, когда вы за ними приезжали? После жизни в течение года в неподходящих для жизни условиях и в информационном вакууме?
Они стали совершенно нечувствительны к происходящему вокруг. Они, казалось, живут, игнорируя большую часть вещей вокруг себя. В очень странной альтернативной реальности, где они игнорируют все. Это просто удивительное подвешенное состояние.
Вы будете продолжать эвакуацию из других “горячих точек”, если такие будут?
Да. Я вывозил людей из Бахмута, Парасковеевки, Ступок. Я последним эвакуировал людей из Красной Горы. Так что я привык быть, как говорят, “последним героем”. Привыкать к новой местности и к новой “горячей точке”. Это не хорошо, но это жизнь.
Вы бывали в Бахмуте до вторжения?
Нет, я был в Луганске, Донецке, во многих селах вокруг Донецка. Надеялся заинтересовать европейских инвесторов этой местностью.
Как бахмутчане, за которыми вы приезжали, воспринимали вас? Как они реагируют и что говорят?
Сначала с опаской. Не знаю, видели ли вы, что у меня один глаз?
Да, я видела фотографии.
Будучи, говоря разговорным языком, “британским пиратом”, невозможно не стать быстро узнаваемым. После нескольких эвакуаций и, возможно, чрезмерной болтовни с моей стороны с местными меня быстро начали узнавать: “Привет, Дэйв!” — “А я вас знаю?” — “Нет, но я знаю вас!”
Как это случилось, что вы потеряли глаз?
Это было уже много месяцев назад, я попал в засаду на “дороге жизни” из Лисичанска в Бахмут. В меня попал очень мелкий обломок от “Града”. Машину посекло со всех сторон, выбило стекла, и были другие повреждения автомобиля. Я пригнулся, а сидевший за мной человек — его мозг разлетелся.
Как реагируют на вас украинские военные на блокпостах?
Почти всегда они относились очень-очень любезно и ободряюще. Когда я начинал, у меня был “Хюндай”, как такси. На блокпостах говорили: “Парень, тебе нужно что-то побольше!” — “Согласен”, — говорил я. Потом я приехал на [внедорожнике] XUV— “Это уже лучше!”, — говорили они. А когда я приехал на микроавтобусе, они говорили:“Воу, в следующий раз ты приедешь уже на большом автобусе или поезде”.
Сколько стоит одна эвакуация?
Это достаточно непостоянная величина. Думаю, эвакуация стоит примерно 50-100 долларов на человека в зависимости от многих переменных: ремонтов машины, топлива, ночевки водителя где-то и прочего.
Знает ли о вашей деятельности посольство Великобритании в Украине или британское правительство?
Нет, не думаю.
Вы застрахованы?
Жизнь? Нет. Если я погибну, то, наверное, не смогу потребовать деньги (смеется, – ред.) Я об этом не задумывался, если честно.
Чем вы занимались до вторжения?
Я уже 17 лет в Украине, большую часть времени в Киеве. Работал директором в телекоммуникационной фирме, занимался проектами по зеленой энергетике, в сфере безопасности и просто строительными проектами на иностранные деньги. Немного был ведущим на ютуб-канале о криптовалютах. Последние мои проекты были связаны с искусством — я делал светильники из дуба и разбитых ламп и продавал их в интернете.
У меня до сих пор есть недоставленные заказы и закрытая мастерская, в которую, в ту реальность, я когда-нибудь вернусь.
Что о ваших рискованных путешествиях думает ваша семья?
Мои родители, кажется, понимают это “уравнение” – почему я это делаю. Остальная моя семья — в состоянии отрицания и как будто избегает этого.
Как вы вообще начали эвакуировать людей?
Когда началась [полномасштабная] война, я решил, что не буду бежать из страны. Но потом ты сидишь в осажденном Киеве, ешь еду, которая нужна людям. Поэтому я искал, чем бы лучше заняться. Начал по ночам на Оболони в подвале плести камуфляжные сетки, делал это несколько недель, но это было очень скучно. Тогда кто-то предложил попробовать водить машину в эвакуацию. Мне пообещали для этого машину.
Из того, что вы видели в Бахмуте, как думаете, местные власти действовали адекватно?
Обычно, чтобы иметь представление о чем-то, нужно сравнивать другую администрацию. Если сравнить ситуацию с Соледаром, где не было много активной администрации, остававшейся в городе, — администрация в Бахмуте оставалась. Возможно, все было не идеально, но, по-моему, это очень хороший пример, как администрация должна действовать.
Они остались, следили, чтобы у людей были уголь и дрова, они были активными и никуда не исчезали. По моему мнению, они хорошо справляются в тяжелых условиях. Возможно, это не так — я не эксперт.
Как вы относитесь к тому, что украинская власть не имеет законных оснований вывозить детей из зоны боев, несмотря на несогласие законных представителей детей?
Это сложная ситуация, и я слышу много разных мнений на этот счет — есть аргументы за и против этого. Я не тороплюсь сформулировать собственную точку зрения на это. Иногда я шокирован, иногда сержусь – в зависимости от случая.
Какова была в последние недели процедура получения разрешения, чтобы проехать в Бахмут?
Она была ужасной. Когда ввели систему пропусков, мне сказали, что с моим пропуском все в порядке, но я простоял 7 часов на блокпосту, ожидая разрешения проехать. Но это так ни к чему и не привело, как и на следующий день. Ситуация прояснилась только на третий день, так что, значит, мне дали трехдневный пропуск, прекрасно, но я могу воспользоваться им только раз за эти три дня. Потом выдали пропуск на три дня, и я мог приезжать туда все эти три дня, что было лучше.
Затем ситуация ухудшилась, когда давление начало усиливаться на дорогу через Хромово. Ехавшая за мной машина с военным попала там под обстрел из противотанковой ракеты. Тело выбросило на дорогу, а от машины мало что осталось.
Звучат мнения, что волонтерам не стоило бы навозить в Бахмут столько гуманитарной помощи. Тогда люди якобы скорее эвакуировались. Может, у вас есть мнение на этот счет?
В волонтерских сообществах это живо обсуждают, причем в обе стороны, а люди часто упрощают. Для меня это абсолютно академично: я эвакуирую людей. Если меня просили отвезти гуманитарку свободным рейсом, я доставляю помощь, чтобы лучше использовать этот рейс. Я не собираюсь иметь свое мнение на этот счет.
Моя жизнь волонтера достаточно проста: у меня есть направление, и я делаю это. Я никого не поощряю оставаться — просто эвакуирую людей, а когда есть что привезти — привожу.
Возможно, был какой-то случай во время эвакуации, который вас особенно поразил или запомнился?
Мы провели много эвакуаций с Забахмутки, и во многих случаях доступ туда был ужасен. Это всегда была машина с полным приводом 4 на 4 (когда ведущими от двигателя являются все 4 колеса машины, что делает ее мощнее и безопаснее, — ред.) Всегда это был проезд под сильным огнем. Это было ужасно! И счастьем было уже уехать оттуда живым.
Одна из таких эвакуаций особенна, это было за день до того как двое британских волонтеров, Крис и Эндрю, исчезли в Соледаре. Собственно, Крис был с нами. Мы делали большой объезд по Забахмутке, да еще одновременно снимали документальное видео. Были возле мясокомбината, школы №10, проехали по улице Ватутина к людям. Там было очень опасно — пули свистели, все летало.
Одна из местных женщин, к которым я ехал, получила осколочное ранение за 3 дня до того и выглядела совсем плохо. Но она отказывалась эвакуироваться, говорила: “Не могу бросить мужа, со мной все будет хорошо”.
Я не знал, что делать, а потом сказал: “Если я привезу к вам врача, и он поставит вам диагноз, что вы не выживете без эвакуации, вы уедете?” Она ответила утвердительно. Тогда я нашел медика-норвежца, он тоже был на внедорожнике. Его пугала перспектива ехать туда, но я его уговорил. Когда мы там оказались, пули летали по всем направлениям.
Врач вылез из “скорой”, зашел в подвал, поставил женщине диагноз: скоро рана инфицируется еще хуже, появятся осложнения, и оставаться там будет верной смертью. Мы выбрались оттуда. Последние 20 метров мы вынуждены были бежать — летали пули, взрывались бомбы, все тряслось. Я был поражен, что мы вообще выжили.
Мы отвезли ту женщину в больницу в Днепр. Там она пробыла, но ее состояние ухудшилось: она уже не могла разговаривать, ходить, потеряла вес. Тогда ее перевезли к родственникам в Белую Церковь. Я думал, что она умрет. Тогда мы поехали за ее мужем (это было где-то за 2 недели до того, как ту часть города захватили) и отвезли его к жене в Белую Церковь.
И около недели назад она позвонила мне и была совершенно тем же человеком, каким была до этого! Вернулись ее голос и здоровье.
Я был очень счастлив.
Что будете рассказывать своим детям, внукам или друзьям об этом периоде вашей жизни?
Я ленив. Вокруг меня целая куча документалистов. Зачем я буду рассказывать истории, если журналисты сделают это лучше: “Вот, смотрите. Есть вопросы?”
Когда ваша следующая эвакуация уже знаете?
Нет, но, надеюсь, как можно скорее.
Вам уже нужен адреналин от этих поездок?
— Это между адреналином и целью, и трудно сказать, где эти два фактора сходятся. Если ты достаешь людей из-под огня, откуда бы и не должен был их достать, когда по машине бьют, — да, это много адреналина!
Но это еще и огромная цель. Все становится на свои места: почему выжил в тот день, зачем ты на планете, почему используешь ресурсы.
У тебя есть ценность.
Читайте также: