Артем Осыпян — психотерапевт и правозащитник, который пошел добровольцем в ВСУ и служит с 2022 года. Он поделился своими мыслями о напряжении у военных, которое заметил в последнее время.
Вильне радио публикует этот текст с разрешения автора.
Этот материал является блогом. Мысли и отношение к некоторым вещам в тексте могут не совпадать с редакционной позицией Вильного радио.
Когда вы узнаете о потере у знакомого военного/ой, например, потерю собрата или сестры, или сталкиваетесь с истощением, усталостью или беспомощность, может унынием вашего друга-бойца … как долго вы можете остаться в этом контексте?
Не перевести тему, не смутиться, не погрузиться в рефлексии на собственные переживания? Не знаю, как там у вас, гражданских, но у нас военных, здесь с этим беда.
Ты не можешь сказать, что тебе грустно. Это невозможно. Потому что кто-то, столкнувшись в ответ на эту информацию со своей собственной грустью, обязательно начнет обесценивать твою, мол, да шо там грустить. Как мне недавно сказал побратим: “Да что это у тебя постоянно все как-то грустно и депрессивно”. Не стал говорить, что я вообще-то меланхолик и это мой способ мышления и переживания мира… был бы не понят. Поэтому просто промолчал.
А через полчаса услышал от него же: “Тьом, как ты думаешь, у нас что-то получится?”. И вместо своего меланхоличного: “Ну, я не знаю…”, ответил гипертимное “да, конечно”. Хотя мне необходимо страдание для перехода в развитие. Но этот человек был переполнен собственным.
Если ты скажешь где-то не дай Бог, что устал…тебе п*зд*. В качестве контрнаступательного маневра ты получишь развернутый доклад на тему “как я провел [начиная от 24 февраля и до этого момента]”. Это как подать разряд тока, причем достаточно одного слова, как начнется цепная реакция. Или, опять же, любимая армейская мотивационная интервенция — обесценивание.
Это как турнир по страданиям, где каждая твоя попытка выговориться воспринимается преимущественно как нападение (триггер) на свой израненный внутренний мир, и ответом должна быть собственная, преобладающая страданиями история.
Таким образом, у нас здесь образуется довольно эмоционально депривированное сообщество, где единственным легальным способом взаимодействия является юмор. В частности, поэтому он и такой черный.
Сегодня я заехал в одно из наших подразделений буквально на пару минут. Обычно это происходит быстро: ты приезжаешь, берешь что надо и едешь дальше. Но на этот раз, один мужик подошел ко мне, когда я уже завел авто и собрался ехать, опершись на раму открытого окна, начал непринужденную беседу. В ней не было необходимости, кроме одной — ему просто захотелось сказать, что он устал. Он это сделал очень осторожно, сначала спросив меня о моей работе, о моих делах, таким образом, получив право немного рассказать о своих. Это было мастерски и крайне деликатно. Но это была просто формальная предпосылка для того, чтобы просто поделиться своей усталостью. Он вероятно не знал, что я психотерапевт, уверен, это был для него джекпот. Потому что я просто выслушал его 5 минут. Ему хватило всего 5 минут. После чего он с улыбкой сказал: “Хорошо, не буду вас задерживать, хорошего дня”.
Поэтому я и спрашиваю: “Как часто вы можете действительно выслушать?”. И побыть в контексте, который задает ваш друг или подруга военная.
Потому что я был свидетелем, к сожалению, неоднократно, где подобная история повторялась там, где остается едва ли не единственная надежда быть услышанным.
Так, обычно, разговор начинается с “Ну, как ты? Ну что ты? Как там боевой дух у ребят…?», но только начав отвечать, тебя перебивают. Или со своим мнением о геополитических событиях, или философским комментарием о том, что такое вообще война, или почему-то начинают рассказывать истории о каком-то другом военном, хотя вот перед тобой сейчас сидит военный со своей историей. Но лучше же избегать откровенности? Потому что к ней мало кто готов. Когда-то я писал о важности такой способности как эмоциональное контейнерирование. К сожалению, это становится только более актуальным.
На эмоции другого человека у нас реактивно возникают собственные. Мы считаем своим долгом отреагировать, но через десяток секунд уже не замечаем, что оказались в собственной истории, потеряв чью-то, очень важную.
Те, кто чувствуют вину, начинают оправдываться, неуместно засыпая перечнем своих активностей-волонтерств. Те, кто боятся потерять связь с близким человеком, начнут контролировать и душить заботой, предлагая пойти к психологу, психиатру, или хоть экзорцисту… когда на самом деле иногда все что нужно — это просто помолчать рядом. Кто на самом деле скучает, может начать злиться, обвиняя человека в его выборе, который на самом деле безмерно уважает.
Страшнее боли войны может быть только эмоционально незрелая нация, которая эту боль неспособна абсорбировать.
Не имею права делать вывод и давать оценку целой нации. Но, как уже говорил, я меланхолик и мне, для того чтобы прийти к счастью, необходимо немного пострадать. Так что я немного выговорился.
Может поэтому в последнее время я больше люблю писать, чем говорить? Потому что никто тебя не перебьет.