Поддержите Вильне Радио
Сохранять традиции, историю и культуру временно оккупированной части украинского востока и развенчивать стереотипы о жителях Донетчины и Луганщины — такая задача Центра сохранения идентичности ВОТ. Его создали при Мариупольском государственном университете. Для чего это необходимо, какие произведения искусства и важные свидетельства уже утрачены и как можно сохранить историю региона, в интервью Вильному Радио рассказала директор Центра Диана Трима.
Диана, что такое Центр сохранения идентичности временно оккупированных территорий и чем он занимается? Вы собираете какие-то экспонаты?
Центр – это не музейное учреждение, мы не собираем экспонаты. Сейчас, во время войны, когда мы говорим о сохранении культурного наследия, в первую очередь представляем себе теряющиеся физические предметы, которые нужно собирать.
И в этом мы упускаем тот момент, что у нас фактически не происходит сохранения институционального наследия, то есть человеческого ресурса, истории, традиций. Цель этого центра — сохранение именно институциональной памяти временно оккупированных территорий.
Откуда идея?
В начале полномасштабного вторжения я была директором департамента культуры Мариупольского горсовета. Выехала из города в середине марта 2022 года, немного была за границей, затем вернулась в Киев. Затем я возглавляла департамент восстановления и культурной реинтеграции оккупированных территорий в Министерстве культуры. На собственном опыте как руководитель первого звена на уровне города я знаю и понимаю, как чувствуют себя сейчас те, кто перемещен с оккупированных территорий. Проблема, что нет определенного термина “релоцированные учреждения культуры” на уровне законодательства, нет программы поддержки для них. Проблема, что люди расходятся, идут работать в учреждения культуры в других регионах и уже выполняют другие задачи, занимаются вопросами тех регионов, а не Донетчины.
Проект создания такого центра мы презентовали в разных местах и разным людям, и все одобряли, но не доходило до воплощения. А когда мы проводили форум о проблемах культуры оккупированных территорий в Мариупольском государственном университете, договорились с ректором, что откроем такой центр на базе университета.
Центр занимается сохранением идентичности именно оккупированной части Донетчины?
Мы сейчас только начинаем работать и есть договоренность с заведениями Луганской области, с “Крымским домом” — это такая платформа, которая занимается вопросами оккупированного Крыма. Там есть представительство при президенте, они занимаются вопросами идентичности, кто откуда пошел, какие народы, что делали, что ели, и вообще аккумулируют все истории. А по востоку – Луганск, Донецк – такой платформы не было. Хотя Луганский музей является ярким примером, как можно жить, работать и иметь много международных грантовых проектов, только опираясь на память, на знание работавших там людей. И они уже во время оккупации Луганска отдельно проводили исследования, у них есть проект “Люди степи”. Эта база, где [собраны] лучшие практики относительно того, как работать с памятью, не имея физических предметов, это очень ценный опыт.
В публичном пространстве все помнят об 11 годах оккупации Крыма, но 11 лет оккупации части Донетчины и Луганщины так не проговариваются.
Какие особенности востока? Что именно следует сохранять, о какой идентичности речь?
Самый болезненный вопрос востока — заблуждение, что здесь было больше сторонников России, меньше интеллигенции, не такая развитая культура, нарративы, что из-за “схидняков” началась война и все остальное. Наша задача — показать, насколько украинским был восток еще до советского периода. Это сложившееся мнение, что восток был наполовину российским, на уровне доказательной базы опровергнуть. Показать, чем он жил, что он не развивался только с советского периода. И в современности – показать наше сопротивление. Как восток сотропивляется [российской агрессии] в этом периоде российско-украинской войны.
То есть существуют ложные представления не только об истории, но и о современности украинского востока?
Той самый Мариуполь, я заметила, что все говорят “оккупация Мариуполя”, но очень немногие говорят, почти нигде в публичном пространстве, что он был оккупирован через блокаду. То есть, когда просто зашла российская армия и оккупировала — это одна история. А Мариуполь — единственный город в Украине, оккупированный через тяжелою блокаду. Об этом не говорят. А это совсем другое. Как Мариуполь был оккупирован? Людей просто заморили голодом, сверху убили. И потом пришла эта оккупация. Это как раз доказательство того, что там не ждали “русского мира”.
Диана, вы как мариупольчанка и как культурная деятельница, можете ли объяснить, почему сейчас трагедия Мариуполя отошла из информационного пространства?
Блокада и оккупация Мариуполя произошла в начале полномасштабного вторжения. Четвертый год война продолжается, и трагедии касаются других городов: Бахмут, Каховка, города один за другим — и все наслаивается и наслаивается. Эмоциональная память уже немного притупляется.
Для того чтобы говорили, надо эту тему поддерживать и поднимать. Сейчас больше говорят о Мариуполе в контексте Азовстали и пленных защитников. Психоэмоциональное состояние украинцев очень тяжелое. Люди отчаиваются, уходят в бытовые вопросы. Людей, которые до сих пор продолжают говорить о Мариуполе в контексте идентичности, очень мало. Поэтому мы должны объединяться и об этом говорить. И, по-моему, поддерживать такие инициативы — это вопрос государственного уровня.
Возвращаясь к идентичности востока, что еще важно показывать, кроме опровержения стереотипов о приверженцах “русского мира”?
Восток имеет очень насыщенную историю. Торговые пути, море, развитие. Восток – многонациональный. Постоянное соседство с Россией, опять же это сопротивление насаждению российской идеологии. Восток очень интересен, но он мало освещался в пространстве Советского Союза. Сейчас мы готовим Мемориал Куинджи (известный художник-пейзажист Архип Куинджи родом из Мариуполя, — ред.). Есть люди, которые учились в советское время в Петербурге и хотели изучать его творчество. Но на уровне крупных российских учреждений запрещали эти темы принимать для исследования. То есть, централизованно такие инициативы приглушались, чтобы не поднимать тех личностей, которые не были в контексте российской идеологии.
Вы говорили о том, что когда сотрудники учреждений культуры интегрируются в новых громадах, это смещает их фокус по сохранению культурного наследия Донетчины. А если говорить о вынужденных перемещениях жителей востока в целом, как это влияет на идентичность?
Народы, постоянно переживающие перемещение, те же греки: из Крыма сначала в Надазовье, теперь из Надазовья — они с каждым перемещением теряют свои наработки, свою историю, и она смешивается с историей народа, в который они интегрируются.
Если сформулировать обобщенный образ, то какой он, человек востока?
Люди востока — решительные и те, кто откровенно говорит в глаза то, что думает. Они не боятся. И они свободны, свободные люди степи.
История востока в советский период не исследовалась так, как могла бы. Сегодня осталось мало людей, которые еще знают, помнят, и тогда проводили исследования на территории Луганска, Северодонецка, Мариуполя, Краматорска. Они очень ценны.
Например, Мариупольский краеведческий музей. Он физически уничтожен и разграблен. Чтобы сегодня восстановить то, что было в фондах, мы опираемся только на людей, которые там работали, их лекции и исследования получают из электронной почты. Из таких источников мы сегодня по ниточке собираем историю.
Директор музея Александр Горе после 2022 года очень тяжело эмоционально переживал его уничтожение. Теперь он на фронте. Директор музея имени Куинджи Татьяна Були сейчас под Киевом, она женщина в годах, болеет. Не дай бог, с ними что-нибудь произойдет — кроме человеческой трагедии может потеряться огромный пласт истории. И это то, что мы никак не восстановим. Можно по фото восстановить фасад здания, но нельзя восстановить знания, которые есть внутри человека.
Интеллектуальные произведения трудно восстановить, если нет носителя. Но пока есть команда людей, начинаются разговоры: “А ты помнишь?”, “А ты знаешь?”, “А может, у тебя есть?”, и так мы их восстанавливаем.
Из Мариупольского краеведческого музея не успели вывезти никакие фонды?
Да. Единственное, перед 2022 годом Греческая плащаница и еще пара экспонатов были на реставрации в Киеве. И вот они сохранились. Больше экспонатов нет, есть только изображения. И сейчас как раз это задача Мариупольского музея: либо сделать 3D-копии по этим изображениям, либо хотя бы собрать память через описания.
И мы сегодня не можем точно сказать, что из фондов потеряно, сгорело физически, а что похищено и представлено в каких-то российских музеях, потому что у нас нет точной доказательной базы. То, что видим в российских телеграмм-каналах или других ресурсах — фиксируем, потому что другой информации нет.
Вы говорили о том, что много информации может потеряться. Есть ли уже что-то зафиксированное, что невозможно восстановить?
Нематериальное наследие – некоторые спектакли, музыкальные произведения. Например, знаю, что мариупольский драмтеатр имел небольшой спектакль о Куинджи, но его поставили и играли актеры, которые сейчас остались в оккупации. То есть у нас материалов нет. И такого очень много.
В Донецкой области проходило много фестивалей. Будете ли как-то сохранять информацию о них? Что с этим можно делать?
Одна из задач центра — зафиксировать, вспомнить, создать такую базу какие фестивали проводили, каких людей приглашали.
Когда мы проводили фестивали в Мариуполе после 2014 года, я для себя узнала, как активен был музыкальный период Мариуполя до советского периода. Какое было большое количество театров, музыкальных коллективов почти при всех дворцах. И нужно обязательно зафиксировать культурный подъем после 2014 года.
В Центре сохранения идентичности Вы собираете информацию, а как планируете это демонстрировать общественности? Какие планируете мероприятия, презентации?
Должен быть создан банк для сохранения этой информации на базе государственного учреждения. И потому в этом контексте очень подходит университет, потому что здесь мощная исследовательская база, которая может сотрудничать с другими университетами.
Сейчас очень много общественных организаций работают с темой оккупированных территорий и принимают международные гранты. Они нарабатывают материал, но его некуда передавать на хранение. И мы предлагаем, чтобы платформой сохранения наработанного материала стал Мариупольский университет. Это государственное учреждение, не частная, не общественная организация, здесь ответственность уже государственного уровня.
Если говорить о ближайших планах, по какой теме уже начали исследование?
Мы сейчас заходим в проект “Мемориал Куинджи”, будем исследовать выдающихся личностей восточного региона. Также в планах – исследование истории надазовских греков. А еще в ближайших задачах – развивать сеть партнеров.
Как люди, причастные к культуре, могут присоедениться к работе Центра?
Выходить на мой контакт, сотрудничать с университетом. Вносить любые предложения, свои видения. Мы открыты и готовы к сотрудничеству через разные формы работы.
Ранее мы рассказывали, как возобновил работу Первый негосударственный театр Донетчины Terra Incognita, создан художниками из Мариуполя. Театр, в котором играют переселенцы, сейчас работает в Киеве и не имеет финансирования от государства.