Поддержите Вильне Радио
Война оставит Донетчине “в наследство” заминированные территории, затопленные шахты и разрушенные экосистемы. Кроме того, не хватает данных о состоянии природы в области до 2014 года. Однако ученые и экологи уже разрабатывают методики мониторинга, тестируют инновационные подходы и добиваются включения региона в государственные программы и стратегии.
Вместе с экспертами выясняем, почему Украина оказалась не готова к подсчету экологических потерь и что грозит региону в будущем.
По данным Министерства экономики, окружающей среды и сельского хозяйства Украины, на начало 2025 года в Донецкой области насчитывается 192 территории и объекта природно-заповедного фонда общей площадью более 118 тысяч гектаров. Эти места важны для сохранения природы, однако война нанесла им значительные убытки. По подсчетам Государственной экологической инспекции в Донецкой области, природно-заповедный фонд региона понес убытки на сумму более 2 триллионов гривен.
В комментарии Вильному Радио в Минэкономики сообщили, что фиксацией экологического ущерба занимаются специальные комиссии. В их состав входят представители военных администраций, местных властей, Госэкоинспекции и других ведомств. Они осматривают территории, пользуются спутниковыми снимками и экспертными заключениями, собирают все необходимые документы. Результаты оформляются актами с фотодоказательствами, подтверждающими характер и масштаб разрушений.
Впрочем, система оценки экологического ущерба в Украине до сих пор находится на стадии формирования, признает эксперт по защите окружающей среды Андрей Вагин, который ранее работал советником в Министерстве защиты окружающей среды и природных ресурсов (украинское правительство своим решением ликвидировало Минэкосферы в июле 2025 года, — ред.) и в Государственной экоинспекции.
Специалист говорит, что в Украине до сих пор не создали Международную компенсационную комиссию, которая бы фиксировала ущерб окружающей среде. Такие органы работали в других странах: например, после войны в Персидском заливе комиссия собирала данные 8 лет, и 4% от общей суммы возмещений Ирак выплатил Кувейту именно за экоущерб. В случае конфликта между Никарагуа и Коста-Рикой Международный суд определил компенсацию, 10% которой касались окружающей среды. В Украине пока действует только Реестр ущерба, который в будущем может стать компенсационной комиссией.
По словам эксперта, до 2022 года Госэкоинспекция никогда не занималась подсчетом убытков от войны или масштабных техногенных катастроф. Только после начала полномасштабного вторжения при инспекции создали Оперативный штаб.
“Мы тогда просто создали Excel-таблицу и начали вводить туда данные из новостей, из данных военных. Фиксировали, что где горит, куда «прилетело», со ссылками”, — рассказывает Вагин.
Когда же появился запрос от министерства предоставить цифры убытков, экологи вынужденно назвали ориентировочные суммы, но, по словам эксперта, это было “пальцем в небо”.
После этого команда начала работать над методиками оценки ущерба. К концу 2022 года разработали семь таких инструментов для различных природных ресурсов: от загрязнения земель и воздуха до горения лесов и горючего. Однако их точность остается условной.
“Если ракета попадает в нефтебазу — мы можем примерно оценить ущерб для воздуха. А когда горит рынок, мы не знаем, что именно горит. Это невозможно точно измерить. Ни одна страна мира не имеет универсальных методик. Потому что для точных цифр нужно каждый раз проводить лабораторные исследования”, — объясняет Андрей Вагин.
К тому же в Украине не хватает данных о состоянии окружающей среды до войны.
“Мы не знаем, сколько у нас было насекомых, сколько уникальных растений. Когда сгорел лес, мы можем посчитать ущерб в древесине. Но нужно ли считать, как этот лес очищал воздух, или что он больше не дает рекреационных услуг? Это тоже ущерб”, — добавляет эксперт по защите окружающей среды.
Кроме того, говорит он, у государства не хватает ресурсов для качественного мониторинга.
“По сути, случаи должны фиксироваться Государственной экоинспекцией. Но мы не совсем должным образом фиксируем даже то, что «прилетает» на неоккупированных территориях. Часто мы как экологи не можем попасть на объекты срочно, чтобы засвидетельствовать весь ущерб”, — признает собеседник.
Особенно сложно работать с оккупированными территориями. По словам Вагина, детализированные спутниковые снимки могли бы стать ключевым источником информации, но экологи не имеют к ним надлежащего доступа.
“Например, в Мариуполе по снимкам можно было определить места массовых захоронений. Мы также имеем информацию, что в Донецкой области массово создаются мусорные полигоны. Это можно фиксировать из космоса, но этим занимаются в основном общественные инициативы, а не государство”, — объясняет он.
По мнению эксперта, после деоккупации и разминирования должно состояться масштабное исследование состояния окружающей среды. Только тогда можно будет говорить о реальной оценке потерь и планировании восстановления.
“После саперов на деоккупированные территории должны заходить экологи. Да, конечно, вместе с военными. Но во всем процессе очень важно не забыть об ученых”, — подчеркивает специалист.
Ситуация, в которой оказалась Украина из-за войны, не имеет аналогов, отмечает кандидат биологических наук, доцент, научный сотрудник НАН Украины и участник украинских антарктических экспедиций Сергей Глотов, который работал в Луганском природном заповеднике.
“Нам недоступна оккупированная территория для исследований. Большой пласт заминирован, загрязнен. Один из главных вызовов — понять, как все это исследовать и какие изменения произошли”, — объясняет ученый.
По его словам, еще до 2014 года ученые пытались зафиксировать состояние экосистем и биоразнообразия. Сейчас же максимум, что можно увидеть дистанционно, — это спутниковые снимки, но и их обновляют с задержкой.
Одним из элементов будущего исследования и впоследствии восстановления он видит современные технологии, а именно робототехнику. Ее можно будет использовать для отбора образцов и дальнейшей оценки. Сейчас ученые разрабатывают методики, которые позволят дистанционно изучать загрязненные и заминированные территории. К этому процессу, по мнению специалиста, стоит привлекать военных, которые возвращаются к гражданской жизни.
“Они будут на должностях операторов, манипуляторов дронами и робототехникой. А ученые свою работу будут выполнять уже в лабораториях”, — предлагает Глотов.
Ученый подчеркивает, что уже сейчас важно технически готовиться и проверять, какие методы могут работать. Окончательные выводы можно будет сделать только после завершения боевых действий, но наработка методов уже возможна. Для этого команда тестирует свои разработки в труднодоступных местах, в частности, в Карпатах и Чернобыльской зоне.
“И вот когда мы уже получим территории после завершения боевых действий и освобождения, то сможем эти методы применить”, — говорит Глотов.
Ученый подчеркивает: чем более детальной будет оценка, тем больше вероятность получить возмещение ущерба за вред экосистеме. Однако, по его словам, Украина подошла к войне без надлежащей базы данных.
“У нас есть только частичные данные до 2014 года. Мы как страна допускали неудачи, и одна из них — это потеря времени. Все время независимости и мирного времени мы занимались написанием отчетов, чем угодно, кроме инвентаризационных работ, которые бы обобщили данные. Чтобы мы не просто говорили «сгорел лес», а знали, что именно сгорело. А у нас даже списка видов нет”, — признает он.
В качестве примера специалист приводит “Клебан-Бик” на Донетчине — региональный ландшафтный парк, где он много работал и часто бывал.
“За время существования этого парка не было даже единого списка животных или растений, чтобы в дальнейшем мы могли фиксировать последствия. Ведь фронт надвигается, и потенциально может пострадать вся территория парка”, — говорит ученый.
Такая же ситуация, по его словам, характерна для большинства территорий природно-заповедного фонда Украины, особенно тех, которые оказались в зоне боевых действий или оккупации. Поэтому часто просто невозможно выявить, какие животные и растения исчезли.
Сейчас внимание команды Глотова сосредоточено на Донетчине, чтобы сохранить и обобщить максимум данных, пока это еще возможно.
“Мы взялись сначала за [национальный природный парк] “Святые горы”, потому что думали, что туда фронт движется быстрее. Но ситуация развернулась. У нас не инвентаризировано очень много, чтобы начинать делать какие-то программы”, — объясняет ученый.
Еще одной из возможных катастроф, перед которой может оказаться Украина после деоккупации Донетчины, является выход шахтных вод на поверхность. Руководитель энергетического отдела ОО “Экодия” Константин Криницкий называет это “бомбой замедленного действия”. По его словам, под угрозой загрязнения могут оказаться почвы, наземные и подземные воды.
“Мы уже сейчас должны думать, что с этим делать после деоккупации или прекращения военных действий. Без плана мы не сможем зайти на территорию, а она будет в чрезвычайно критическом состоянии”, — отмечает эксперт.
Национальный уровень планирования, по его словам, уже предусматривает определенные шаги в сфере энергетики, энергоэффективности и отопления деоккупированных территорий. В то же время экологический аспект остается почти без внимания.
“Что делать с экологической ситуацией — такого пока не происходит, очень мало разговоров. А такие проекты должны быть, мы должны быть готовы. Иначе мы просто не будем знать, что делать в первый год-два-три на деоккупированной территории”, — подчеркивает Криницкий.
В июне 2025 года Кабинет Министров утвердил Государственную целевую программу справедливой трансформации угольных регионов до 2030 года. Она определяет стратегическое видение государства относительно будущего 38 громад, которые ранее были зависимы от угледобычи. Программа охватывает западные и восточные области, а общий объем финансирования превышает 30 млрд грн.
Криницкий обращает внимание, что в программе есть много конкретных планов для Львовской, Волынской и Днепропетровской областей. Что касается Донецкой и Луганской — упоминания есть, но без детальных проектов.
“Мы все понимаем, почему планировать что-то сложно. Но мы настаивали, чтобы в перечне они были”, — говорит он.
Среди задач программы — разработка планов обращения с шахтными отвалами и водами. На это предусмотрено около 230 млн грн, а потратить средства планируют до 2028 года. Проекты могут касаться, в частности, очистки воды до состояния технической или даже питьевой. Впрочем, реализовать это возможно только после завершения боевых действий и проведения полноценного мониторинга.
Также украинское правительство одобрило Стратегию развития отрасли охотничьего хозяйства Украины на период до 2035 года. В документе, в частности, определяют амбициозную цель: уменьшить негативное влияние взрывоопасных предметов на 100 процентах территорий охотничьих угодий деоккупированных территорий. В профильном министерстве работали и над проектом Стратегии охраны биоразнообразия до 2035 года, но процесс остановился на создании рабочей группы.
Новые возможности для экологического мониторинга открыла Международная конференция по вопросам восстановления Украины, которая состоялась в июле 2025 года в Риме. Там Украина и Италия подписали план сотрудничества в сфере защиты окружающей среды. Документ предусматривает создание Национальной референс-лаборатории и запуск пилотной станции мониторинга воздуха при поддержке Италии. Впрочем, как сообщили Вильне Радио в Минэкономики, местоположение этих объектов до сих пор не определили.
По договоренностям также планируются проекты по мониторингу качества воздуха и воды, которые Министерство экономики, окружающей среды и сельского хозяйства должно реализовать в течение 2025–2026 годов. Это позволит привлечь международные ресурсы и опыт для системного контроля состояния природных ресурсов, особенно на Донетчине и других наиболее пострадавших регионах.
Почему невозможно точно спланировать экологическое восстановление и как избежать ошибок
Председатель правления ОО “Украинская природоохранная группа” Алексей Василюк признается, что его оценка перспектив экологического восстановления скорее пессимистична.
“Мы должны быть честными. В Украине на государственном уровне в свое время было много инициатив по восстановлению. Но для того, чтобы восстанавливать то, что было утрачено или повреждено, нужно знать, что именно было утрачено. В Чехии, Литве, Польше существуют развернутые реестры изменений и потерь, которые позволяют отслеживать ситуацию на каждом участке. Украинские ученые же вынуждены «по кусочкам» собирать отдельные исследования и пытаться географически их привязать”, — подчеркивает Алексей Василюк.
Он приводит пример отчета Международного союза охраны природы, обнародованного накануне полномасштабного вторжения. Хотя Украина не является членом этой организации на государственном уровне, выводы отчета остаются крайне актуальными. В нем впервые были систематизированы данные о влиянии войн на биоразнообразие за последние 100 лет.
“Ни Первая, ни Вторая мировая не имели объективных экологических оценок. В отчете впервые по крупицам собрали информацию, которую до этого никто не собирал”, — объясняет Василюк.
Выводы отчета, по его словам, тревожны: во всех случаях больше вреда окружающей среде наносил не сам ход военных действий, а переселение людей и процессы восстановления.
“Нужно было срочно что-то восстанавливать, копать, вырубать, добывать — и это наносило больше вреда, чем сами войны. Кроме того, страны, перенесшие войны, системно отказывались от экологических норм и ослабляли законодательство”, — отмечает он.
Поэтому, по мнению эколога, чрезвычайно важно уже сейчас закладывать предохранители, которые не позволят разрушить окружающую среду окончательно. Один из ключевых шагов — выполнять восстановительные работы по европейским стандартам, ведь именно эти государства готовы помогать Украине.
Но возлагать чрезмерных ожиданий эксперт тоже не советует.
“Какие бы планы и программы мы сейчас ни прописали, мы не знаем, каким будет именно экологическое восстановление. Природа не будет ждать наших решений”, — говорит он и приводит пример обмелевшего Каховского водохранилища. Никто не мог предвидеть, что через несколько месяцев после разрушения плотины на этой территории вырастут трехметровые деревья.
Отдельно он обращает внимание на возможные спекуляции вокруг того, что украинская армия тоже загрязняет окружающую среду. Василюк подчеркивает, что юридически Украина не несет за это ответственности.
“Об этом подумали авторы Женевской конвенции. Там четко указано, что последствия от действий защищающейся стороны — это вина агрессора”, — напоминает он.
Главное, заключает эколог, — чтобы все решения о восстановлении основывались на экологических стандартах и научной экспертизе.
Напомним, на 2025 год в Донецкой ОГА не запланировали никаких мероприятий по охране окружающей среды. Экологические проекты не вносили в программу экономического и социального развития региона на этот год. Финансирование на них не выделяли.
Работа над этим материалом стала возможной в рамках проекта Fight for Facts, реализуемого при финансовой поддержке Федерального министерства экономического сотрудничества и развития Германии.