Поддержите Вильне Радио
Россия похищает украинских детей по отработанным сценариям, удерживает их в пропагандистской среде и милитаризирует, готовя к службе в армии. По словам уполномоченной Президента по правам ребенка и детской реабилитации Дарьи Герасимчук, масштаб преступления невозможно точно оценить, а международные механизмы до сих пор не способны заставить РФ вернуть детей.
Ко Всемирному Дню ребенка журналисты Вильному Радио поговорили с уполномоченной по правам ребенка и детской реабилитации о преступлениях россиян в отношении украинских детей, сложностях сбора информации на оккупированной территории и участии мирового сообщества в возвращении похищенных детей.
— Как Вы работаете с защитой прав ребенка в условиях военного положения — что означает “право ребенка” сегодня, когда идет война?
Война отнимает все права украинских детей в любом уголке, учитывая блэкауты, учитывая постоянные обстрелы. Дети вынуждены учиться онлайн, в укрытиях, кто-то вообще не может учиться. Дети видят в своих семьях горе, потому что почти в каждой семье кто-то либо служит, либо ранен, либо погиб. Очень многие семьи были вынуждены покинуть свой дом, дети потеряли своих друзей, свою рутину, переехали в другие школы, психологически страдают. Поэтому абсолютно каждый украинский ребенок получит травму войны, потому что, по крайней мере, слышит сигналы воздушной тревоги.
Конечно, положение украинских детей тяжелое. Я бы очень хотела, чтобы в будущем моей должности не было. Чтобы это был какой-то советник по развитию или детской политике, чтобы не было необходимости в защите прав детей. Но я понимаю, что это утопия и такая должность будет существовать всегда.
Как Вы оцениваете масштабы проблемы украинских детей, находящихся на оккупированных территориях или на территории РФ — есть ли у Вас обновленная оценка, сколько их сейчас и растет ли это количество? Есть ли статистика по отдельным регионам, в частности по Донетчине?
Этот вопрос чрезвычайно обширный, но предоставить точные цифры я не смогу. К сожалению, никаких подтвержденных цифр на данный момент быть не может. Пока территория оккупирована и Украина, или другая страна, или международная организация не будет иметь доступа к этим территориям, мы не будем знать точное количество детей, которые были убиты, ранены, изнасилованы, похищены и вывезены россиянами на другие оккупированные территории или депортированы на территорию Российской Федерации.
Поэтому на сегодняшний день мы располагаем информацией, что, ориентировочно, на оккупированной территории сейчас находится 1,6 миллиона украинских детей. И мы точно говорим о сотнях тысяч похищенных детей, то есть принудительно перемещенных или депортированных. Но точную цифру назвать не можем, потому что не имеем доступа к этим детям, а Россия, очевидно, нигде об этом не сообщает. До ордера на арест от Международного уголовного суда на Марию Львову-Белову и Путина, российская сторона сообщала на сайтах различных учреждений цифру в 744 тысячи вывезенных украинских детей. Что это за дети, где они находятся — никто не может сказать.
Мы также не можем однозначно разделить детей на депортированных и принудительно перемещенных, пока конкретный ребенок не вернется в Украину. Потому что россияне часто меняют местонахождение ребенка, постоянно его перемещают. Бывает так, что сначала ребенка депортировали в РФ, затем его перевезли на оккупированный полуостров, из Крыма его доставили на Донетчину, а затем снова в Россию. И это я описала только один из вариантов маршрута. Из-за этих постоянных изменений мест пребывания мы и говорим в общем, что это все похищенные дети. Но при этом понимаем, что это разные категории. Это дети, которых удерживают в плену по сути на оккупированных территориях, это дети, которых принудительно переместили на другие оккупированные территории Украины, и это дети, которых похитили и депортировали в Россию или Беларусь.
Но по цифрам мы пока говорим то, что известно. Россия называла цифру 744 тысячи, Украина же располагает данными о 20 тысячах детей. Это, конечно, капля в море. По крайней мере, у нас есть персональные данные этих детей и мы можем их разыскивать. Но это не значит, что мы не ищем других детей. Как только нам становится известна какая-то информация о ребенке и его местонахождении, мы сразу добавляем ее в свою базу.
Частично Вы начали рассказывать о схемах вывоза или депортации украинских детей на оккупированных территориях. Эта информация становится известна уже после возвращения ребенка? Или Украина имеет каналы информации, по которым может узнать хоть что-то?
Конечно, я не буду подробно рассказывать о каких-либо каналах связи и медиа прошу этого не делать. Как только журналисты подробно описывают канал связи или схему вывоза конкретного ребенка, то россияне мгновенно блокируют весь процесс. Поэтому подробностей я сообщать не буду, но некоторым поделиться могу.
Однозначно полезными для нас являются отчеты (редакт.) различных международных организаций, например, Йельской лаборатории гуманитарных исследований. Они выпустили уже четыре отчета, которые касались различных вопросов. Последнее исследование они посвятили милитаризации и “перевоспитанию” украинских детей.
В предыдущих отчетах они также анализировали массовые депортации и усыновления. Но это не означает, что в этих отчетах есть поименный список, кто, куда и как перевозил детей. Это скорее об общей логистике.
Также мы отслеживаем публичные проявления в СМИ и соцсетях от чиновников Российской Федерации. Они, особенно в начале полномасштабного вторжения, писали сообщения в стиле “вот такая группа детей, мы их перевезли из Херсона или в какой-то город в России”. Мы такие сообщения вылавливали, фиксировали и сохраняли. Потому что иногда они даже прикрепляли фотографии с какими-то от руки написанными списками.
И, конечно, подробно документируем информацию, которая стала известна уже после возвращения ребенка в Украину. Здесь уже становится более или менее известно все, что происходило с ребенком.
Когда мы анализируем пути похищения детей, которых нам удалось вернуть, то есть очевидный вывод — действия россиян не хаотичны. Это четкая, продуманная модель геноцидальной политики в отношении украинского народа через украинских детей. Цель россиян — убить, ранить, психологически сломать детей в Украине. Или же похитить украинских детей на оккупированных территориях, чтобы, в первую очередь, пополнить в будущем ряды своей армии солдатами.
Если мы проанализируем, что происходило с похищенными детьми, то мы можем сказать, что у россиян есть четкие сценарии. Мы определили, по меньшей мере, шесть таких сценариев.
Первый сценарий — россияне сначала убивают родителей, а потом уже забирают ребенка.
Второй сценарий — ребенка изымают из семьи, то есть забирают от биологических родителей, мотивируя это своими причинами, часто выдуманными.
Третий сценарий — ребенка забирают от родителей непосредственно на блокпостах. То есть придумывают какую-то причину, по которой задерживают родителей. А ребенка соответственно куда-то в этот момент забирают.
Четвертый (самый массовый) сценарий — детей организованно вывозят на так называемый отдых, в летние лагеря, центры реабилитации и т. п. И после этих “оздоровительных” поездок часть детей уже не возвращается.
Пятый сценарий — похищение украинских детей, которые находились в учреждениях институционального ухода. Россияне ни разу не согласовали нам гуманитарные коридоры, чтобы мы могли вывезти этих детей на подконтрольную территорию. Даже когда мы делали такие попытки спасения, россияне обстреливали маршруты. То есть мы физически не смогли спасти этих детей. И дальше уже оккупанты, создав гуманитарный кризис, вывезли этих детей якобы под предлогом спасения/отдыха. Был даже зафиксирован случай, когда они вывезли детей из херсонского учреждения в Крым в психоневрологическую больницу, и этот документ они опубликовали в соцсетях.
И последний шестой сценарий, из таких не очень типичных, которые мы отметили — россияне проводят на оккупированных территориях специальные медицинские осмотры для детей. И вдруг, у абсолютно здорового до этого ребенка находят диагноз, который требует немедленного лечения на территории РФ. Таким образом они вывозят детей под предлогом либо госпитализации, либо реабилитации.
После общения с детьми, которых удалось вернуть, я могу заверить, что у россиян точно есть методичка, как работать по каждому из этих сценариев.
Почти идентичную информацию нам рассказывали дети, которые находились в разных лагерях, в разное время, в разных уголках Российской Федерации или на временно оккупированных территориях Украины. Неважно, где находился ребенок — подход был абсолютно одинаковым. Первый разговор с детьми происходил где-то через 2 месяца, им объясняли что-то о том, когда они вернутся. И затем с одинаковой периодичностью, где-то раз в месяц, повторяли объяснения, почему они остаются.
Прошло уже 2 года после того, как МКС выдал ордер на арест, в том числе и Марии Львовой-Беловой. Имело ли это решение, по Вашему мнению, хоть какой-то эффект? Она в недавнем интервью рассказывала историю похищенного из Мариуполя мальчика, которого она якобы усыновила. Продолжаете ли Вы фиксировать такие случаи подтверждения нарушения прав ребенка, когда в отношении человека уже есть решение об аресте? Или это используется только в СМИ для очередной демонстрации цинизма россиян?
О цинизме россиян я даже не хочу говорить, потому что это антигуманная нация. А здесь это очередное признание в преступлении. Тем более, в этом интервью Мария Львова-Белова сама говорит, что мальчик имел проукраинскую позицию, слушал украинские песни, не хотел жить в России. Она призналась не только в преступлении похищения, но и в преступлении индоктринации этого ребенка, то есть стертии его идентичной принадлежности.
Но вернемся к решению об аресте от МКС. Во-первых, это решение действительно имеет историческое значение, оно максимально важно. Конечно, мы понимали, что не стоит ожидать сразу ареста Путина и Львовой-Беловой, которых отправят в Гаагскую тюрьму. Но этот ордер на арест от МКС дал огромный сигнал всему мировому сообществу — то, что говорила Украина с самого начала войны, — правда. А мы сразу говорили, что действия россиян — это похищение детей, когда россияне подчеркивали, что это — эвакуация. И некоторые страны действительно колебались и думали, а может это действительно эвакуация и спасение. В то же время было много вопросов: где же тогда эти дети, почему их не передали в Международный Комитет Красного Креста, почему не вывезли в другие страны, почему Украина не имеет информации об этих детях? Поэтому этот ордер на арест подтвердил позицию Украины в этом вопросе.
Второй важный момент — Украина точно будет доказывать, что война России против Украины — это преступление геноцида. А преступление геноцида имеет свои признаки, они четко задекларированы. Поэтому ордером на арест, которым признано преступление депортации детей, по сути признается один из признаков геноцида. И на сегодняшний день у нас есть документ, который в будущем поможет привлечь Россию к ответственности.
Несмотря на то, что россияне демонстративно высмеивали это решение, говорили, что им все равно, но заметно, как даже их коммуникация после этого ордера изменилась. Они практически ничего не пишут о перевозке детей, и цифра в 744 тысячи вывезенных детей — это последнее, что они сообщали в 2023 году. Конечно, еще случаются совершенно бредовые выпады той же Львовой-Беловой, какие-то сюжеты, которые они снимают для своих пропагандистских каналов.
Но, в целом, такие решения международных учреждений на них действуют и такое давление нужно продолжать. Ордер на арест должны получить не только Путин и Львова-Белова, это должно быть решение в отношении тысяч других людей, причастных к похищению, перевозке, обустройству и приему украинских детей.
Фиксируете ли Вы увеличение так называемых военно-патриотических организаций на территории ТОТ и РФ и активное привлечение украинских детей? Возможно, дети, которых удалось вернуть, рассказывали о привлечении к таким организациям, как “Юнармия”, и что там требуется от детей?
Да, и эта информация, в частности, есть в последнем отчете Йельской лаборатории гуманитарных исследований, который я уже упоминала. Мы действительно говорим о комплексном преступлении, которое совершают россияне в отношении украинских детей. Все эти дети — депортированные, перевезенные, те, которые остаются на оккупированных территориях — все они находятся под очень мощной индоктринацией, их окутывает сплошная российская пропаганда. Украинские дети находятся под постоянным влиянием того, что они слышат и видят на улице, по телевидению, в интернете, и самое главное — того, что им говорят в школах.
Дети с оккупированных территорий рассказывают после возвращения, что им необходимо было максимально скрывать свои взгляды, потому что за это могли наказать их родителей и “бросить в подвал”. Поэтому дети вынуждены терпеть и делать вид, что все нормально.
Один из последних ребят, который выехал с оккупированной территории, и с которым я разговаривала, рассказывал следующее. К ним в школу привели солдата российской армии, которого представили как “героя СВО”, и дети должны были его чествовать. И мальчик узнал этого солдата. Этот “герой” где-то месяц назад приходил к соседу мальчика и расстрелял его в собственном дворе. И теперь ребенок должен был слушать рассказы о “боевых подвигах” от убийцы. Для нас, взрослых, такие истории просто не укладываются в голове, а мы говорим о детях, которые имеют неустойчивую психику.
Поэтому, кроме постоянной пропаганды и тотального запрета на все украинское, россияне усиливают систему милитаризации. И мы видим в последних данных резкий рост за последние несколько лет этих милитаризационных организаций на временно оккупированных территориях, в частности. Это и “Юнармия”, и “Движение первых”, и многие другие учреждения, в которые вынуждены ходить дети. Они не имеют права отказаться, их заставляют надевать российскую военную форму, учат военному делу. На ребят после 18-летия ждет повестка в российскую армию и шансов отказаться у них нет. Поэтому для многих единственный шанс спастись — это каким-то образом уехать с оккупированных территорий до совершеннолетия, потому что потом будет поздно.
Я также общалась с парнем из Луганска, который меньше года как уехал на подконтрольную территорию. У него были пророссийские родители, но он с началом полномасштабного вторжения осознал, кто такие россияне и что всю жизнь ему лгали. Парень, на самом деле, чудом смог сбежать в Украину. Он прямо мне говорил: “Я понимал, что вот уже должна была прийти повестка в российскую армию. Если я сейчас не сбегу, то единственный мой шанс вырваться — это сдаться украинцам в плен при первом же контакте, когда смогу”. В то же время он рассказывал, как в российских военкоматах с подозрительными парнями (теми, кто мог потенциально иметь проукраинские взгляды) проводили беседы и предупреждали, что в плен они не сдадутся, потому что их расстреляют до этого.
Если говорить о детях младшего возраста, то россияне воспитывают по сути янычар. Оккупация Крыма, частей Донецкой и Луганской областей началась более 10 лет назад, и тогдашние маленькие дети теперь стали вполне взрослыми людьми. И часто это уже индоктринированные дети, которые не знают другой реальности, которые не верят в правду, которые воспринимают ту квазиреальность, которую им демонстрировали с 2014 года. И Украину ждет сложная и долгая работа после деоккупации территорий — открывать людям реальность, возвращать их к реальности, реинтегрировать их в украинский социум. Потому что над детьми очень сильно издевались и психологически сломали.
Как Вы работаете с семьями, которые ищут своих детей на оккупированных территориях или в РФ? Есть ли базы данных? Куда нужно обращаться в первую очередь?
Конечно, в Министерстве юстиции есть реестр данных о детях, которые потенциально были депортированы или принудительно перемещены. Это те 20 тысяч детей, о которых мы уже упоминали. То есть мы данные верифицировали и точно знаем, что такой ребенок существует, по крайней мере в наших базах данных он есть.
Родители могут в целом обратиться в любое государственное агентство в Украине или позвонить на горячую линию Уполномоченного ВРУ по правам человека 0-800-501-720.
Также у родителей есть возможность обратиться через сайт “Дети войны” и подать заявку. Это не только для родителей опция, так же может обратиться человек, которому стала известна какая-то важная информация. Могут обращаться и родственники, и свидетели, которые знают, что ребенка куда-то вывезли. Все это мы документируем, проверяем, дополняем из других баз данных.
Подчеркиваю, что это сложный процесс , и здесь нас понимает все мировое сообщество. Для Украины важны четкие данные, но иметь такие данные мы не можем по очевидным причинам — территория оккупирована, никто туда зайти не может.
Но вся необходимая информация попадет в нужное место, и процедура поиска, верификации и возвращения ребенка будет происходить в рамках президентского плана Bring Kids Back UA. Соответственно, все происходит под одной крышей и куда бы ни обратились родители или другие люди, эта информация будет зафиксирована.
Здесь еще хочу добавить о сложностях. Нас часто спрашивают: “Почему у вас нет информации, если у родителей похитили ребенка, не может быть, чтобы родители не сообщили?”. Но довольно часто родители с оккупированных территорий не могут сообщить о похищении ребенка украинской стороне, потому что их пугают, манипулируют детьми, запугивают. Им прямо говорят: “Если вы не хотите снова увидеть своих детей, то, пожалуйста, сообщайте всем, кому угодно”. Тем более, на оккупированных территориях люди находятся под постоянным подозрением, телефоны прослушивают, поэтому родители могут до последнего молчать.
Бывали ли случаи, когда родители не могли доказать свое родительство из-за утраченных в оккупации документов?
В моей работе такого случая не было ни разу. Но ситуация следующая — даже если мы знаем, где находится ребенок, имеем его биологических родственников или представителей, это не гарантирует возвращения. Мы осуществляем подготовку, в рамках Bring Kids Back UA формируем пакет документов. Россияне требуют огромный пакет документов, который они постоянно обновляют, то есть процедуру постоянно усложняют. Мы сопровождаем родителей логистически с помощью общественных организаций. Добраться до Российской Федерации — это всегда лотерея. Россияне могут, например, сказать: “Да, хотите быть с ребенком — берите паспорт гражданина России и оставайтесь с ребенком жить здесь”. Иногда те допросы, которые устраивают спецслужбы со стороны России, тоже отдельная история. У нас был случай, когда бабушка ехала за своими двумя внучками, но ее сердце не выдержало 10-часового допроса спецслужб РФ. Потом нам удалось вернуть младшую девочку, потому что нашли другого представителя. Но старшая девочка осталась там, и мы до сих пор не знаем ее местонахождение.
Поэтому мы часто не можем быть уверены ни в чем. Даже когда мы знаем, где ребенок, на руках есть все документы и есть родители или опекуны — это не гарантирует нам возвращение ребенка.
Россияне ни разу не проявили никакой инициативы или доброй воли, чтобы вернуть тех детей, по крайней мере тех, о которых мы заявляем. На тот крошечный список, я бы сказала экспериментальный, который мы передали во время Стамбульских переговоров, никто не отреагировал. Никаких действий со стороны россиян не было. Дети не то что не вернулись, даже информацию о них нам не предоставили.
Как Вы оцениваете роль международной коалиции за возвращение украинских детей — какие результаты и какие ожидания? Стало ли это тем механизмом, который влияет на решение россиян в вопросе возвращения украинских детей?
На сегодняшний день ни один механизм, который должен был решить эту проблему, не сработал. Давайте будем честными здесь. Международное сообщество было к этому не готово, вообще. Ведь есть, например, Женевская конвенция, Конвенция ООН о правах ребенка, международное гуманитарное право. То есть есть документы, в которых четко все прописано, даже о правилах ведения войны. Все цивилизованные страны считали, что если есть такие правила и законы, если другая страна ратифицирует их, то она принимает эти правила игры. Никто не готовился к тому, что вдруг страна передумает. Как в этом случае на нее повлиять? И это случай Российской Федерации, они просто заявляют: “Мы не хотим, мы не будем, мы не дадим ответа”.
Все рассчитывали, что Международный Комитет Красного Креста поедет, посмотрит на детей, соберет информацию, заберет их, вывезет в третьи страны, воссоединит с родителями и все будет хорошо. Но так не случилось, потому что российская сторона сказала: “Никто никуда не поедет”. И МККК ничего не смог сделать.
Поэтому мы начали искать свои механизмы, искать, что мы можем использовать. Нам было важно понять, как мы можем постоянно, пусть в небольшом количестве, но постоянно возвращать детей. Именно поэтому на сегодняшний день (15 ноября 2025 года) удалось вернуть почти 1800 детей. Это дети, которых удалось вернуть из оккупации, которые были под огромным риском депортации, дети, которые уже были депортированы.
Но я добавлю, что роль международных организаций и других стран в целом здесь очень велика. Потому что в итоге россияне понимают только язык давления, и это давление должно быть со всех сторон. Конечно, основное давление происходит на поле боя, но другие страны должны присоединяться дипломатическим давлением, санкциями и т. д. И мировое сообщество понимает: то, что произошло с украинскими детьми, — это проблема не только Украины, это проблема всего мира. Потому что сегодня похитили украинского ребенка, а завтра это может быть ребенок любой другой страны.
Это происходило и в других странах, и в других войнах, и мир недостаточно на это реагировал. А на сегодняшний день, возможно, мир испугался достаточно, чтобы действовать. Все понимают, что Украина — не жертва, которая сидит и ждет, кто же нас спасет. Мы каждый день боремся за свободу и демократию для всей Европы, но нам нужна максимально мощная поддержка. Мы рады, что создали Международную коалицию за возвращение украинских детей, в которой сопредседательствуют Украина и Канада. На данный момент к ней уже присоединились 41 страна и Совет Европы. Все присоединяются на разных уровнях. Некоторые страны определили себя как медиаторы, которые должны помочь нам вернуть своих детей. Некоторые страны присоединяются финансово в вопросах реинтеграции и реабилитации ребенка. Кто-то помогает экспертно, кто-то лоббированием, адвокацией и т. д.
Сегодня мы активно говорим с другими странами на эти темы, это одна из моих задач. У меня есть проект, который называется “Похищенные голоса”. Вместе с детьми, которых удалось вернуть и которые прошли реабилитацию, мы путешествуем с ними в другие страны и рассказываем правду. Мы рассказываем, что с детьми произошло на самом деле, и просим страны присоединиться к коалиции. Есть хорошие результаты, есть те, кто заставляет нас долго ждать ответа. Месяц назад мы вернулись из поездки, где посетили Эквадор, Мексику и Перу. Казалось бы, эти страны очень далеко от нас географически, но проблемы защиты детей касаются всех. Конечно, когда страны присоединяются к коалиции, они в первую очередь спасают украинских детей, но на самом деле они спасают и своих детей. Потому что сегодня другие страны-арестовавшие смотрят на безнаказанность Российской Федерации.
Мне вообще Россия напоминает маньяка, который похитил ребенка и оставляет его у себя, потому что он так решил. Родители приходят и говорят: “Отдай ребенка!”, а он просто говорит: “Нет”. Соседи проходят мимо и говорят: “Айя-яй, нельзя так, отдай ребенка”. Но при этом маньяк продолжает получать свет в свою квартиру, у него есть газ, у него есть продукты, он может заправлять машину, у него все есть. И в конце концов, когда он так живет, то через полгода кто-то из соседей забыл ситуацию и пожал ему руку. Кто-то забудет, а кто-то скажет, что ребенку там не плохо, и пусть уже живет себе. Если маньяк не будет чувствовать наказания, он никогда не вернет этого ребенка.
Поэтому другие страны могут посмотреть на действия россиян и сделать вывод, что наказание не обязательно и будет. Поэтому сегодня, продолжая давление на РФ, решая вопрос возвращения украинских детей, все мировое сообщество занимается не только спасением, но и превенцией подобных ситуаций. Сейчас нужно по сути создать новую глобальную систему безопасности детей в мире, потому что ее, как оказалось, просто не существует. Она существовала на бумаге, но действенной она не является.
Украинские дети рассказывают миру об ужасах, которые они пережили из-за россиян. Что это за истории, возможно ли в действиях РФ в отношении похищенных украинцев прослеживается сходство? И как детей оберегают от повторной травматизации?
Важно помнить, что каждый ребенок — это уже личность. И у каждого ребенка своя уникальная история. Конечно, есть разные кейсы и случаи. Есть ситуации, когда ребенок провел в лагере несколько месяцев в группе знакомых детей и он не был свидетелем ужасных событий. А у мальчика Ильи из Мариуполя на глазах убили маму, нанесли ему тяжелое ранение и затем вывезли на неподконтрольную территорию. Есть дети, которые стали свидетелями убийства близких, свидетелями сексуальных преступлений. Есть дети, которых оккупанты сажали на психотропные препараты, изолировали, били. Поэтому это очень разные кейсы.
Когда мы говорим о процессе возвращения, то все дети возвращаются в Центр защиты прав ребенка. Там в дружественных к детям условиях, по span class=»tooltip__reference» aria-describedby=»tooltip-float»>системе Барнахус, у них берут показания следователи, прошедшие специальную подготовку. Все это время рядом присутствует психолог. Эту процедуру необходимо провести, потому что дети были свидетелями не только преступлений в отношении них, но могли также видеть преступления в отношении других людей. Это нужно задокументировать, потому что дети очень важные свидетели. Собственно, это одна из причин, почему россияне так не хотят их возвращать.
После этого уже начинается комплексная оценка всех потребностей ребенка и семьи, в которой он будет проживать. Это гуманитарные, медицинские, образовательные, психологические потребности, все, что необходимо ребенку. Далее составляется индивидуальный план реабилитации. Он может длиться от года и столько, сколько будет необходимо. Также государство выплачивает 50 тысяч гривен семье на одного возвращенного ребенка для того, чтобы сразу обеспечить какие-то первые необходимые вещи. Потому что, как правило, ребенок приезжает абсолютно без ничего, без каких-либо личных вещей. Это первая такая финансовая помощь. А дальше уже семья будет вместе со своим кейс-менеджером получать поддержку по индивидуальной программе.
Истории этих детей можно посмотреть и послушать на портале “Дети войны”, о котором я уже упоминала. И я призываю всех не только послушать эти истории, но и распространять их. Они специально записаны для того, чтобы не травмировать детей и не расспрашивать их заново. Это было сделано один раз и в присутствии детского психолога.
Те дети, которые находятся со мной в компании “Похищенные голоса”, очень разные, у них разные запросы. Но все они говорят, что для них важно стать голосами тех, кого похитила Россия. Они участвуют в проекте, чтобы голоса украинских детей не затихли. Они хотят, чтобы весь мир знал, что с ними произошло, чтобы все знали об их искалеченном детстве. Они хотят, чтобы мир знал, что у них отняли иногда не только родителей, родной город, но и само детство.
Как говорит одна моя коллега, и я согласна с этой фразой: “Детство имеет срок годности, и он очень ограничен”. Это, в частности, о наших детях. Каждый день, каждая минута очень важны в жизни такого маленького и такого большого человека. Поэтому у нас нет много времени, мы не можем раскачиваться. Мы понимаем, когда спасаем ребенка, что это одна жизнь среди сотен тысяч похищенных детей, но это спасенная судьба одного украинца. Это важно для нашей нации, без детей нации не будет существовать.
О пути возвращения украинских детей и сложностях в этом процессе говорили на прошлогоднем “Фестивале мнений”. Спикеры подчеркивали, что возвращению детей на территорию Украины должно предшествовать создание надлежащих условий. А этого не хватает.
Вильне Радио ранее писало о том, где найти бесплатную психологическую помощь для детей. В материале мы собрали список организаций и “горячих линий”, которые помогают детям справиться со стрессом, переживаниями и последствиями войны.