Поддержать

Поддержите Вильне Радио

12 лет назад в Украине началась Революция Достоинства. Евромайдан в Донецке стал для его участников способом заявить о своей украинской идентичности и развенчать миф об “обрусевшем востоке”. Политолог Станислав Федорчук был одним из участников событий. В интервью Вильному Радио он объясняет, почему русификация Донетчины не была добровольной, работают ли мирные протесты против вооруженных оккупантов и какие выводы украинцы должны вынести из истории.

Станислав Федорчук — участник Евромайдана, политолог, активист, ветеран, глава правления ОО “Украинский народный совет Донетчины и Луганщины” родом из Донецка.

“Мы тоже часть Украины”: Станислав Федорчук о Евромайдане в Донецке

Станислав, Евромайдан стал символом достоинства и свободы. Изменилось ли ваше понимание достоинства после начала российской агрессии?

Я не ожидал, что Евромайдан в Донецке вообще произойдет как длительное ежедневное, ежевечернее действие. Когда он начался, я находился в Киеве, затем в Житомирской области. Но я был очень счастлив, когда увидел, что молодые люди, студенты, представители культуры, журналисты отважились выйти и сказать, что мы есть, что мы не будем прятаться, мы не будем бояться.

Евромайдан в Донецке стал для меня самым важным, потому что это была наша возможность заявить, что мы тоже часть Украины, что мы стоим на своей земле, в своем украинском Донецке. Это не Донецкий Евромайдан — это часть Евромайдана Украины с такими же требованиями, как и в Киеве, Львове, Николаеве, Херсоне, Харькове и во всех городах.

21 ноября Украина отмечает День Достоинства и Свободы. Памятный день введен в честь начала двух революций: Оранжевой революции (начало 22 ноября 2004) и Революции Достоинства (21 ноября 2013).

Евромайдан в Донецке — это без преувеличения духовный ледокол. Он был достаточно незаметен по сравнению с масштабом Киева, Харькова или Луганска. Там не было тысяч людей, были сотни. Но был праздник духа достоинства: Евромайдан в Донецке был достаточно высокоинтеллектуальным, мы видели там профессуру из разных университетов, Игоря Козловского, духовных лидеров, например, мусульманского муфтия и религиоведа Саида Исмагилова, представителей греко-католической церкви Донецка, протестантских священников, отдельных активистов из еврейской громады. 

И, что самое интересное, это был полноценный гражданский Майдан: политические силы, несомненно, были представлены, но они четко понимали, что гражданский актив является движущей силой всего этого. Люди понимали, что мы не должны отвергать никого, кто разделяет ценности и требования Евромайдана, а с другой стороны, мы не готовы быть подставками для чьих-то политических флагов. 

 

Евромайдан в Донецке, фото: Свидоми

“Восток Украины обрусевший не по собственному желанию”: политолог о русификации Донетчины

В украинском обществе до сих пор есть стереотип о том, что восток Украины очень обрусевшим, что якобы местные ждали Россию. Как вы думаете, как это отразилось на событиях 2014 года? Меняется ли ситуация сейчас, удается развенчивать эти мифы? 

Ми каждый раз, когда говорим о процессе русификации на Донетчине и Луганщине, притворяемся, что это не была целенаправленная государственная политика сначала СССР, а потом уже постсоветской власти. Как будто это был, собственно, выбор людей. Мы демотивировали многих людей тем, что изображали очень часто русификацию на Донетчине как добровольный выбор граждан. Якобы эти украинцы, которых перемалывала советская индустриализация, голодомор, Вторая мировая война, репрессии, добровольно согласились стать зерном в этих жерновах тоталитаризма, будто они добровольно согласились на то, что их лишили национального образования, средней, высшей школы, в принципе как такового украинского языка.

Якоы это был их собственный выбор. Нет, не был. 

Мы должны четко различать причины и последствия произошедшего. Потому что даже те социологические исследования, которые мы проводили на оккупированной территории в 2016-2017 годах, показывали, что количество людей, которые уже в оккупации хотели ориентироваться на Россию, быть частью России, не превышало даже 10%. Кому-то было очень выгодно представить всю Донетчину и Луганщину как некие враждебные регионы, каких-то “не таких” украинцев. 

Я в свое время делал официальный запрос относительно количества участников боевых действий за первые 5 лет войны, с 2014 по 2019 включительно, и оказалось, что 9% всех участников боевых действий — это люди из Донецкой и Луганской областей, плюс значительная часть людей была с неопределенными данными, откуда они.

Даже учитывая пропорции количества людей, проживавших в этих двух областях, которые у нас достаточно сильно заселены, все равно это огромный вклад в оборону Украины.

Определенные политические силы, как промосковские, так и якобы проукраинские, не замечали этих людей и, прежде всего, акцентировали внимание на врагах Украины, которые действительно происходят и из Донецка, из Макеевки, из Луганска, нет смысла закрывать на это глаза. Но мы приучили общество видеть в украинцах с Донетчины и с Луганщины прежде всего образ предателя или человека, потенциально ориентированного на Россию.

В то время как мы должны были сделать все, чтобы продемонстрировать своих лучших представителей, за которых не стыдно.

Станислав Федорчук, фото: Facebook Станислава Федорчука

То есть вопрос акцентов.

Вопрос акцентов и вопрос настоящего неконъюнктурного внимания. И в общем, если говорить о самых выдающихся критиках русификации в XX веке, то это два выходца из Донецкой области. Один – это Иван Дзюба, а второй – Олекса Тихий. И это не случайность. Потому что эти два интеллектуала прекрасно понимали, что русификация — это процесс, вводимый государством, что мы не можем жертвам русификации предъявить счет за русификацию, равно как и жертвам оккупации сказать, что вы сами виноваты в том, что вас оккупировали.

“Самая большая наша потеря — погибшие земляки”: Станислав Федорчук о российской агрессии

Если сейчас посмотреть на времена после Евромайдана, что, по вашему мнению, самое важное украинцы получили и что самое болезненное потеряли?

Самая тяжелая потеря — это, конечно, потеря наших побратимов, посестер, погибших и не дождавшихся освобождения своих родных городов. И с одной стороны, я с большой гордостью говорю о том, что значительная часть нашего Евромайдана стала добровольцами и пошла защищать Украину с 2014 года и в 2022-м.

Но с другой стороны, прекрасно понимаю: у нас есть обязанности перед нашими погибшими друзьями. Не просто раз в год приехать на их могилу с лампадкой или с цветами — мы должны рассказать об их жизни, об их поступках, о важности их выбора в пользу Украины и украинцев.

За время масштабной войны мы потеряли одного из активистов нашего Евромайдана. Это Дмитрий Клугер. Он пошел добровольцем уже второй раз. 

На почти 12-й год войны, наконец, я вижу, что происходят изменения в гражданском сознании  насчет того, что украинцы на Донетчине, на Луганщине были, есть и, надеюсь, будут. Благодаря масштабной войне люди постепенно начинают осознавать, что война ведется не за Донетчину или Луганщину, не за Крым, что она ведется за всю Украину, за весь украинский народ.

И в определенной степени я очень надеюсь, что эти приобретенные знания через боль, через потери, через травмы будут нас сопровождать дальше. Что мы об этом не забудем. Что если снова станет обманчивое предложение от политиков внутри Украины или извне, что, мол, “давайте обменяем какую-то территорию или каких-то “ненужных” людей на временное перемирие”, то эти предложения без поддержки.

Фотоальбом "Евромайдан в Донецке", фото: Facebook Станислава Федорчука

И продолжая вашу мысль, что мы можем сделать и сейчас, и позже для того, чтобы сохранять достоинство и свободу, чтобы все это было не зря?

Мы должны прийти наконец от индивидуального подхода к институциональному. Потому что мне больно, когда я открываю сейчас сайт Министерства культуры и вижу, что в Луганской области, что в Донецкой до сих пор статус охраняемых памятников имеют памятники борцам за советскую власть, потому что за 12 лет некому было убрать их из реестра.

И я не вижу там ни одного места, связанного с Николаем Руденко, Сергеем Жаданом, Иваном Дзюбой, Олексой Тихим. И у меня возникает вопрос, а с чем мы хотим вернуться домой?

Мы последнее поколение, которое помнит украинский восток, украинскую Донетчину и Луганщину, украинский Крым, и помнит тех людей, которые боролись за украинскую независимость, были диссидентами, которые создавали первые общественные организации, национально-демократические движения и т.д.

Если мы эту институциональную работу не проделаем, то дальше эта тема будет объектом манипуляций, и россияне и другие наши враги будут убеждать нас в том, что мы теряем “ненужную землю” и “ненужных людей”. Потому что, мол, “что соединяет их с Украиной? Там уже все равно оккупационная власть, все равно там есть люди, которые уже не жили во времена украинской власти, украинского образования. Поэтому не стоит переживать об этом”.

То есть это, по-вашему, ответственность именно жителей востока?

Мы не должны самостоятельно делать это, делая вид, будто это проблема только выходцев с оккупированных территорий. Это проблема общегосударственная. Если сегодня кто-то объявит Донецк или Луганск ненужными, где гарантия, что уже завтра или послезавтра кто-то не скажет, что нам действительно не нужны Днепр или Запорожье?

И единственный предохранитель от проникновения этих российских нарративов – это четкая бдительность и работа с фактами, а не с представлениями. Потому что уже сейчас я вижу целый ряд политологов и журналистов, которые продолжают эту грязную работу с рассказами о том, что “есть какая-то идеальная Украина и идеальные украинцы. И есть этот проклятый восток, из-за которого все произошло”.

5 марта 2014 года. Митинг за единую Украину, фото Антон Скиба

Так, будто действительно война началась не потому, что нам ее объявили в 2014 году и начали осуществлять диверсионными группами россиян на нашей территории, а так, будто местные маргинальные группы, нанимаемые за российские деньги, во всем виноваты. На мой взгляд, это попытка скрыть лицо настоящего зла и первоисточник зла.

У нас до сих пор нет популярного нонфикшна на тему истории Донетчины и Луганщины. Почему мы до сих пор не рассказали о казацком периоде истории? Почему мы снова рассказываем об истории индустрии, истории заводов, шахт, но не рассказываем об истории поколений, об истории этнических групп, которые были, об имперской политике на этой территории, о репрессивной политике на этой территории?

Я очень счастлив, что есть молодые люди, которые занимаются этим в рамках своих общественных инициатив, любительских или профессиональных групп, но все равно это требует институционального оформления и определенных ресурсов.

Почему безоружные не могут победить оккупантов

По вашему мнению, учатся ли украинцы на истории? Была ли для вас лично ожидаемой российская агрессия?

В В 2008 году в Донецке возле памятника Шевченко (под которым в 2014 году собирался Евромайдан) во время нападения России на Грузию мы собрали митинг, на котором было много будущих активистов Евромайдана под грузинскими флагами. И там во время митинга я сказал, что следующими в прямой оккупации, в прямом нападении будут Донетчина, Луганщина и Крым. И многие люди, которые меня знали, отнеслись к этим моим словам как к неуместной гиперболе.

И, анализируя события 2014 года, многие находившиеся у нас люди сказали, что главной нашей ошибкой была надежда, что мирный протест против российской оккупации может дать результат.

В отличие от нас, приехавшие в Донецк уже в феврале 2014 года россияне уже были заряжены и направлены на физическое противостояние с оружием, ножами, кастетами и всем остальным.

Частично этот преступный нарратив о том, что мирным протестом можно противостоять против оккупации, до сих пор имеет распространение в Украине и за ее пределами. И, по моему мнению, эта позиция преступна, потому что она убеждает человека в том, что в условиях оккупации ты можешь совершать якобы мирную работу противодействия оккупантам и ожидать, что оккупант не будет воспринимать тебя как комбатанта, что они не будут тебе ломать пальцы, насиловать тебя, расстреливать, убивать, незаконно судить, преследовать, депортировать.

Многие до сих пор говорят о том, что, мол, “если бы Донецк еще больше вышел на митинги за Украину и против оккупации Крыма, тогда бы мы зажили”. Я говорю: друзья, не может безоружный человек победить вооруженного. И не нужно жить мифом о том, что оккупанты считаются с гражданской позицией населения. Нет, это неправда. Они пришли не для того, чтобы кого-нибудь слушать. Они пришли, чтобы убивать, доминировать.

Представьте, что мы прожили почти 12 лет, требуя честного суда над коллаборантами. На мой взгляд, то, что в 2014 году начала происходить тихая амнистия тех людей, которые помогали российским спецслужбам и российской армии, сыграло с нами очень плохую игру. Все эти люди снова стали на службу в российские спецслужбы и российскую армию.

Нам важно не только отстоять свое на востоке или на юге. Нам важно не допустить повторения этого, в принципе, украинской территории. А это потребует несколько иного отношения к общеукраинской истории и общеукраинскому политическому процессу, из которого должны быть в конце концов изъяты все пособники коллаборантов.

Ранее мы рассказывали о Центре сохранения идентичности ВОТ, который создали на базе Мариупольского государственного университета в Киеве. Его задача – сохранять традиции, историю и культуру временно оккупированной части украинского востока и развенчивать стереотипы о жителях Донецкой области. Для чего это необходимо, какие произведения искусства и важные свидетельства уже утрачены и как можно сохранить историю региона, в интервью Вильному Радио рассказывала директор Центра Диана Трима.


Загрузить еще