До полномасштабного вторжения России в Украину битва за Донецкий аэропорт была одним из самых ожесточенных моментов войны. Мы поговорили с военным медиком-капелланом, который был свидетелем тех событий и воюет до сих пор. Он поделился воспоминаниями о битве киборгов за аэропорт и рассказал, как наши бойцы сейчас защищают Украину.
Далее — рассказ капеллана и военного медика Андрея Полухина от первого лица.
Родом я из Киева и активно участвовал в Революции Достоинства. Там было много моих знакомых с церкви, и я присоединился к ним.
Там же был и наш диакон, который первым поехал на войну и сразу оказался в Донецком аэропорту. Когда он отправился туда, я подумал, что мне тоже следует поехать. Сначала я был в палатках, а потом пошел помогать на баррикады.
В начале войны я не имел никакого военного опыта, но имел опыт служения в церкви и разговоров с людьми.
Когда диакон был на первой ротации, то решили, что в Донецком аэропорту постоянно должен быть капеллан. Мне диакон довольно завуалированно предложил присоединиться, и так же завуалированно я согласился.
В ночь с 13 на 14 января 2015 года я поехал на новый терминал.
Капелланы – это психологи для верующих, которым нужно помочь понять, что происходит вокруг них с их верой. Например, сейчас я служу и понимаю, что людям нужно меньше беспокоиться из-за вещей, которые никак не зависят от них: когда начнется обстрел, куда упадет снаряд и т.д. Следует сконцентрироваться на своих обязанностях, ведь если ты верующий, то те вещи, которые не зависят от тебя, зависят от Бога.
В Донецком аэропорту мы договорились с капелланами, что не будем просто «говорящими головами», а решили взять функцию тактической медицины. Мы прошли курсы, и в Донецком аэропорту я был рядом с медиком и помогал ему фактически выполняя обязанности санитара.
Функции именно капеллана у меня начались позже, уже после событий в аэропорту. Там разговаривать ни у кого не было времени, ребята занимались обороной, а мы занимались ранеными. Оборона была очень яркой и воспоминаний было много, потому что это была для меня первая ротация, и я тогда еще таких горячих точек не встречал.
Самое яркое событие в аэропорту для меня было просто чудом. Кажется, это было 16 января, боевики начали забрасывать зал терминала газовыми гранатами. Конечно, это заставило всех выйти на более или менее открытое пространство. У нас был первый пост, где были выбиты все окна, поэтому там проветривалось очень, но все равно задыхались и плакали.
Мы, как медики, оказывали помощь в закрытом помещении, и там просто невозможно было находиться, поэтому мы все выбежали. Я увидел такую яркую картину: кто-то кашляет лежит, лица залиты слезами, а кто-то так же кашляет, но все равно отстреливается из автомата в сторону врага. Тогда я реально понял, что это ребята, которых не зря называют киборгами, потому что, несмотря на обстоятельства, они выполняют свои задачи.
Потом боевики со второго яруса начали пускать еще газ, и это облако начало сунуть на нас. Тогда я начал молиться, рядом со мной был боец, который тоже стал креститься. Я помню, что попросил у Бога какого-нибудь маленького ветерка, и в тот же момент подул ветер и повел это облако в сторону боевиков. Они увидели это и начали бросать гранаты вперед на улицу так, чтобы ветер загнал этот дым к нам. Но снова ошиблись, потому что ветер прекратился, и дым пошел к ним в помещение.
В аэропорту я успел провести неполные 5 дней, и два из них продолжались очень интенсивные бои. В ночь на 14 января заехал, а рано утром 18 числа меня эвакуировали с ранением. Прилетела мина, я был ближе всего к ней, оттаскивал раненого парня из центра комнаты, чтобы спрятать его за каремат от огня, и получил осколочные ранения. Мне порубило ноги, но несерьезно — я мог ходить, а боль почувствовала только когда уже выехал из аэропорта.
Реабилитации у меня даже не было: только день провел в госпитале, меня даже ничем не кололи – перевязали, подержали день и отпустили. Повезло, что осколки припалились, и произошла такая естественная дезинфекция. Надо понимать интенсивность боев в то время, когда госпиталь в Днепре был переполнен ранеными ребятами из аэропорта и уже начинались бои за Дебальцево. Поэтому мне прописали антибиотики и попросили освободить кровать.
Сейчас, конечно, все иначе, и даже при контузии мы следим, чтобы человека продержали под наблюдением хотя бы 2-3 дня.
Постоянно нас в аэропорту было 100–120 человек. За 5 дней вместе с медиком мы оказали помощь около 50 киборгам. Только в последний день около 20 бойцов получили ранения.
Ближе всего я познакомился с десантниками 80-й бригады. Один из них — «Партизан» Валентин Опанасенко. Когда я посетил десантников с гитарой познакомиться, он спросил, есть ли у меня позывной и дал мне позывной «гитарист». Он, к сожалению, погиб при подрыве нового терминала.
Другой боец, Федор Мисюра, уже на следующий день по прибытии в аэропорт получил ранения. Он был один из самых «тяжелых»: пуля зашла ему под бронь, отскочила от пластины и попала в спину. Мы ему едва остановили кровотечение, у него был пневмоторакс, это очень неприятное ранение. Я очень молился за него, потому что не знал, доживет ли он до больницы. Позже уже в фейсбуке я прочитал, что у него 8 минут была клиническая смерть, но его откачали. Теперь он ведет полноценную жизнь, хотя ему удалили половину лёгких. Даже спортом занимался — прыжками с парашютом.
Больше всего в аэропорту я общался с медиком Игорем Зиничем с позывным «Псих» — в мирной жизни он работал в психоневрологической больнице. Он один из первых, кто, как младший сержант, получил звание Героя Украины. Его родители ходят в баптистскую церковь, и потому как верующий человек постоянно просил молиться.
Игорь прибыл в аэропорт еще до того, как я приехал. Он был в новом терминале месяц, хотя не должен был быть там больше двух недель. Он такой человек, который всегда всем помогал и никогда не носил броник, потому что это мешало двигаться и помогать. Он погиб 20 января 2015, когда боевики взорвали плиту.Было очень больно узнать, что его не стало.
Я не бросил капелланство, но целый год меня больше не пускали на ротацию. Мы пытались из капелланов создать свой добровольный батальон, но Минобороны проделали эту работу за нас и организовали капелланское движение на базе церковных объединений.
Год прошел в общении с вернувшимися из боев и работой, чтобы их как-то отметили. К сожалению, было много прощаний.
Далее я пошел служить в 36 морскую бригаду и был с ними с 2016 по 2019 год. За это время было несколько ротаций, и можно сказать, что я провел полгода на передовых позициях. Работа у меня была, потому что люди на передовой нуждались в общении с капелланом.
В 2018 году я переехал в Светлодарск и присоединился к местным активистам, организовавшим молодежный центр, а позже возглавил его работу. Мы создали компьютерный клуб, а затем помогали местным.
Когда началась пандемия коронавируса, попасть к ребятам [на линию разграничения] было уже очень тяжело, и практически до февраля 2022 у меня не было выездов. Последняя ротация до полномасштабного вторжения была в августе 2019 года.
24 февраля 2022 года я был в Светлодарске. Нас предупреждали о возможном вторжении еще летом 2021 года, однако я не верил последнего. Однако за неделю до начала открытой войны начались мощные обстрелы Новолуганского, и я стал сомневаться, что вторжения не будет. Потому я собрал рюкзак, а жену отправил во Львов.
Впоследствии я обратился к друзьям, которые нашли место для меня и эвакуировали во Львов. Приехав, я знал, что делать, и пошел в военкомат.
Теперь я служу санитаром в медицинской роте 24-й бригады. Обязанности мои со времен аэропорта никак не изменились. Единственное — теперь в более тыловых районах нахожусь. В окопах не работаем, нам привозят медики раненых с фронта. Наша работа — их стабилизировать и переправлять в Днепр. Это самое полезное, что я могу сейчас делать, потому что у меня есть опыт. Иногда я общаюсь с людьми на религиозные темы, но мои обязанности никак не связаны с капелланством.
Интересно получилось, что выезжал я из Светлодарска через Бахмут, а через 2 недели снова вернулся в Бахмут, но уже в рядах бригады. Оттуда мы поехали на Луганщину и там держали оборону Попасной до последнего.
Позже нас вывели и через месяц перебросили на юг, где наша бригада уже выполняла штурмовые функции. То есть мы были вовлечены в те маневры, которые были на Харьковщине, а затем на Херсонщине. Когда эти операции закончились, мы вернулись, и сейчас снова у Бахмута.
Интенсивность боев сейчас гораздо больше, чем была в Донецком аэропорту. Если раньше было несколько горячих точек поочередно — ДАП, потом Славянск, Дебальцево и так далее — то сейчас такой может быть вся линия фронта.
Сказать, что в этих боях у нас меньше раненых, чем у москалей, сейчас точно могу. Дело в том, что они стали использовать больше мобилизованных и среди них больше даже не раненых, а погибших. Но это не значит, что нам легче, ибо нас меньше.
Почти все, кого я знаю и с кем общаюсь из Донецкого аэропорта, снова пошли защищать государство. Они находятся в разных подразделениях сейчас, но все выполняют боевые задания. Исключением являются только те, кто получил тогда тяжелые ранения, как Федор Мисюра.
Когда меня спрашивают о количестве потерь, я могу сказать одно: для меня гибель каждого человека – это уже слишком много. Ибо наши люди на нашей земле не должны гибнуть. Каждая потеря и каждое ранение – это преступление России против Украины.
***
Напомним, в 2021 году Андрей Полухин проводил акцию по случаю седьмой годовщины со дня освобождения Светлодарска от оккупантов. Волонтер запустил в небо над Светлодарском флаг Украины, который был виден с временно оккупированной территории.
Читайте также: