“Самое страшное, что радиацию не видно и не чувствуешь”. Рассказ ликвидатора Чернобыльской катастрофы
35 лет назад бахмутского преподавателя Бориса Ищенко забрали на 3 месяца работать возле уничтоженного взрывом реактора Чернобыльской АЭС. Отказаться ехать туда возможности не было. Что он делал в нескольких сотнях метров от 4-го энергоблока, какие последствия облучения имеет сейчас и чувствует ли, что все было не зря, – мы расспросили у мужчины лично.
26 апреля каждого года Борис Ищенко встречается с товарищами и вспоминает тех ликвидаторов Чернобыльской катастрофы, которых уже нет. Сейчас он возглавляет Бахмутскую городскую ветеранскую организацию инвалидов “Союз Чернобыль Украины”. Работает завотделением Бахмутского колледжа транспортной инфраструктуры – обучает электромехаников для железной дороги. Здесь он работал и весной 1986-го. Далее – рассказ Бориса от первого лица.
…Уже очень многие ушли. Первый тост – поминаем. Это один из святых дней для нас, и вот такой есть ритуал. Это день трагедии. Когда мы там работали, то о подвиге не думали. Слово “подвиг” такое сложное… Но, пожалуй, что-то мы сделали такое, что спасло нашу и другие страны.
Мы все разделены на 2 категории – те, кого призывали по линии военкомата “на сборы”, и гражданские – те, кто ездил в Чернобыль в командировку (например, медики, водители).
“Участники боевых действий” в мирное время
Когда мы туда ехали, это считалось как участники боевых действий. И каждому из нас, кто был офицером, сразу должность повышали на одно звание. Для кадровых военных это была какая-то перспектива. Каждому стаж шел “1 за 3”, то есть месяц пребывания там учитывался как 3 месяца дополнительного стажа. Даже по этому аспекту было понятно, что все это сложно.
Потому что все понимали, что это такое. Многие из нас учились в институтах, и мы знали что такое радиация. Были предельно допустимые одноразовые дозы, которые разрешалось получать. Не знали как ликвидировать аварии с такими масштабами и последствиями. Было указание скрывать фактический уровень радиации.
Дезертиров я там не видел, и все кто работал там – все пытались выполнить свою работу и быстрее вернуться домой. Уже тогда мы понимали, что Зона будет закрыта надолго. И чем быстрее мы все это сделаем, тем меньше достанется нашим детям, внукам и другим странам. Пожалуй, это был один из главных мотивационных моментов.
“Меня забрали из техникума, я был военнообязанным”
Об аварии на ЧАЭС я узнал по телевидению в начале мая 1986-го. В Киеве жили наши родственники, они рассказали: там началась паника, в Чернобыль массово пошла техника. А публичные новости “ретушировались”.
В 1983-1985 годах, после института, я был начальником вещевой службы строительного батальона в Ереване (Армения, – ред.) Приехал оттуда и пошел временно поработать преподавателем в Артемовский железнодорожный техникум. С техникума меня и забрали в Чернобыль начальником вещевой службы Новождановского полка гражданской обороны. 17 или 18 июня ко мне пришли и вручили повестку. Мне было тогда 27 лет, я был женат, был 3-летний ребенок. (Вот уже и нарушения: должны были брать с 28-ми лет, и у кого было двое детей).
Тогда не спрашивали “поедешь-не поедешь?” Кто отказывался – это было уголовное дело. Мы были военнообязанные. Поэтому можно было “загреметь” по статье за уклонение от воинской повинности. На военкомат приходили разнарядки на людей: нужны столько-то тех специалистов, столько-то этих. И военкомат искал подходящих людей. Со мной тогда из города ехали 5 человек.
19 июня меня отвезли в Донецк, затем в Белую Церковь. Там на армейском складе мы оставили свою гражданскую одежду, нас переодели и 20-го повезли в Ораное Киевской области – там был штаб.
3 месяца в 16-ти километрах от реактора
Что прежде всего поразило? Метровые сорняки, чуть ли не под крыши домов! Хотя говорили, что там уже месяц не было дождей (специально самолетами облака разгоняли).
Также поразил покой всех людей в части: вроде как все ходили на работу – никакой паники.
Я попал в батальон гражданской защиты. Наша часть была единственной, которая находилась внутри 30-километровой зоны. А точнее – в 16-ти км от реактора. Мы меняли Донецкий полк гражданской обороны – люди получили свои дозы в 25 рентген, и их необходимо было менять. Кто-то набирал эту дозу за 2 недели, кто-то за месяц. Нам в день писали не более 2 рентген.
Жили мы в палатке, как и все. Спали на кроватях. Каждое подразделение выполняло какую-то свою задачу. Наша часть работала “на грунте”: снимали верхний слой почвы и сверху укладывали плиты. Их со временем тоже снимали, потому что они уже накапливали радиацию. (Если материал, техника облучались, то тоже становились источником радиоактивного излучения).
Кто-то из наших работал на ПуСО – пунктах санобработки: обрабатывали транспорт, выезжавший из Зоны. Его мыли специальными порошками. Также наши ребята монтировали робота, который должен был с крыши ядерного реактора сбрасывать высокорадиоактивные обломки. Но доза облучения на крыше реактора была такой, что электроника в тех роботах сразу выходила из строя.
Я лично организовывал баню, замену постельного белья раз в неделю и нательного раз в неделю. Как только обмундирование набирало радиацию, его выбрасывали в яму, а потом вывозили в могильник. Остальное время ездил чистить территорию к Станции (Чернобыльской атомной электростанции, — ред.): грузил почву лопатами в ящики для мусора. Это было в 200-250 метрах от угла 4-го реактора ЧАЭС.
Отмечу, нам нельзя было ездить на Станцию каждый день. Те, кто ездил на Станцию на работы, набирали максимальную дозу за 3-4 недели.
“Самая грязная” зона была там, где были генералы”
“И еще поразила ложь высшего руководства. За первые 2 недели, что я там пробыл, приехала высокая комиссия Министерства обороны, которая отчиталась: Зона чистая. Это сделали для того, чтобы потом уменьшить финансовые отчисления после нашего возвращения домой.
Нас откровенно обманывали. Ведь в самой Зоне нам платили только командировочные. А зарплата шла по месту фактической работы. Впоследствии оказалось, что нам специально занижали кратность: на станции занижали показатель радиационного фона, здесь тоже все занижали… Также, наша местность относилась поначалу ко 2-й зоне, а затем сделали “нулевую”, то есть с двукратной оплаты нас перевели на голую ставку. А “самая грязная” зона была там, где были генералы – такие показатели указывало себе военное начальство. Это мне рассказывал знакомый из Дружковки, с которым мы ехали в Чернобыль. Но отступать уже было некуда…
Когда ездил в Ораное, видел как готовились к приезду Владимира Щербицкого: мыли дороги, латексом заливали обочины и засыпали вертолетами что-то, по виду похоже на марганец. Говорили, что приезжали Алла Пугачева и Иосиф Кобзон. Но для нас “билетов не было” (смеется – ред.)
“Респираторы до нас не доходили”
Тогда со станции вылетала вся таблица Менделеева, все это оседало на почву и загрязняло ее. И соответственно все это оседало в человеческом организме – все это вдыхали. А основное средство защиты у нас был так называемый «лепесток», как сейчас мы маски носим. Вот такие маски нам и тогда раздавали. Всё. Респираторы до нас не доходили. А все радиация – в атомарном состоянии.
Личные дозиметры у нас были, но как потом выяснилось, у них не было элементов питания. Соответственно, они ничего не показывали. Внешне было не видно, что с ними что-то не так. Они были величиной с пол спичечного коробка. Мы ориентировались только по армейским дозиметрам ДП-5, какой уровень фона нас окружает. Они были у химиков, 1-2 штуки на части. Можно было примерно подсчитать дозу, которую ты получаешь. Но загрязнение было пятнами: там, где стоишь, – 0,2 рентгена, а отошел чуть в сторону – может быть уже 2 рентгена, а может и 10. Возможно, позже и были индивидуальные дозиметры, которые работали. Но при нас их не было, ведь мы были первыми.
Или направление ветра влияет. Уехали работать к Станции, и штатный дозиметрист без ветра намеряет 0,5 рентгена (они знали “чистые” места). Ветерок со станции подул, и уже наш дозиметрист говорит: “Смотри, вот 2 рентгена, вот 10 рентген”. Но все равно мы должны были там отбыть 3 часа, чтобы набрать свои 1,5 рентгена. А фактически сколько мы получали, никто не знает.
Медики приезжали к нам очень редко. Говорили, они должны были собирать кровь ежедневно у полутысячи людей, но если 30-40 человек попадало, то это хорошо. У всех у нас сразу лейкоциты “взлетели”: у большинства этот показатель был в 4-5 раз выше нормы. Должны были и йод в таблетках нам давать, чтобы щитовидку поддерживать. Соответственно, никто ничего этого нам не давал.
Радиацию не видно, и ты ее не чувствуешь – вот что самое страшное. Солнышко светит, пыль идет. Рядом с нашей частью шла дорога, по которой все время ехал транспорт на Чернобыль – возили плиты, бетон, другие материалы. Медики тогда говорили: лучше облучиться, чем надышаться.
Связь с семьями мы немного поддерживали по телефону из переговорного пункта: ездили на попутках сначала в Полесское, затем в Иванков. Ведь надо же было родным сообщить, что жив-здоров. Потому что паника была. Это было нелегально, поскольку мы были при военной части.
“Пожарные из Макеевки ели местные продукты. Почти все они умерли”
“Растения там очень хорошо росли. Я таких грибов, яблок и клубники как там больше никогда в жизни не видел. И люди ели. У нас была рота пожарных из Макеевки. И они ездили по Зоне, ловили на еду дичь, кур, собирали те грибы и ели! Я видел и общался с ними. Молодые ребята, они почти все уже умерли. Это мне говорил бывший командир батальона.
Почему они ели это? Потому что мы были военнообязанные. Для гражданских ликвидаторов на границе 30-километровой зоны стояли столовые. Их там кормили и овощными салатами, в том числе. А у нас, военнообязанных, рацион какой был? Каши, каши, каши, тушенка… Хотелось чего-то другого. Я этого всего боялся и не ел. Вместо этого ел каждый день консервированную морскую капусту – медики рекомендовали из-за большого содержания в ней йода.
Хорошо нейтрализовал радиацию алкоголь. Первым гражданским, которые заходили в Зону, давали бутылку водки на троих, шоколад и минеральную воду. Нам ничего этого не давали.
Медики сами советовали употреблять алкоголь, но тогда же был “сухой закон”. Выехать из Зоны было невозможно: транспорт был загрязнен, он курсировал только внутри 30-километровой зоны.
Жизнь после
Назад в Артемовск я прилетел 15 сентября самолетом. Никаких вещей из Чернобыля у меня конечно не осталось. Приехал домой неестественно опухшим – у меня было такое проявление. Сразу почувствовал, что сердце начало болеть. Затем желудок, колени, и затем все потихоньку… Сейчас у меня инвалидность 3-й группы. Длинный список болезней у каждого из нас, лучше об этом не рассказывать.
У всех, кто оттуда выходил, была сильная депрессия, в том числе и у меня. Депрессия и дикая апатия ко всему. Но надо было продолжать как-то жить: ходить на работу, воспитывать ребенка. Тот, кто не смог преодолеть депрессию, – их, видимо, уже давно нет. Все равно, жажда жизни сильнее всего.
Пока я был в Чернобыле, меня назначили заведующим отделением, поэтому нужно было получать второе высшее, железнодорожное, образование. Пошел на заочное обучение в Донецк. Затем закончил и магистратуру. Это тоже помогло отвлечься от депрессии.
Были лишь пару фотографий, с пропусков (на Зону, — ред.). Фоткаться было как-то не принято.
В 1989-м у нас с женой родился второй ребенок. В 3 года дочке поставили инвалидность, и ее считали пострадавшей вследствие аварии на Чернобыльской АЭС. Мы активно ее лечили.
Как отблагодарило государство?
Лишь в 1990-м году нас начали активно обследовать: меня вызвали в клинику профзаболеваний в Донецке. Начали давать группы инвалидности. Ранее путевки раздавали налево и направо – до 2000-х проблем вообще не было поехать ежегодно полечиться. А сейчас уже не то: из года в год начали урезать финансирование, появились очереди на такое лечение, удается съездить раз в 2-3 года. Или надо доплачивать из собственного кармана 7-8 тыс грн к стоимости путевки.
Если человек был в Чернобыле по линии военкомата, заболел, и его болезнь связана с пребыванием в Чернобыле, то в справке пишут: “Заболевание связано с выполнением военных обязанностей на ЧАЭС”. Такой человек приравнен в льготах к инвалидам войны. У них льготы по коммуналке (54 метра бесплатной жилплощади для проживания, 7 кубов воды, 100 кВт электричества и льгота на газ и тепло), а также ежемесячно на питание доплачивают 420 грн.
У ликвидаторов 1-й категории, не приравненных к инвалидам войны (т.е. которые были гражданскими) – 50% оплаты за жилье, электричество, воду и бесплатное зубопротезирование. А у ликвидаторов 2-й категории (которые не считаются людьми с инвалидностью) осталось только 210 грн доплаты на питание. Еще остался определенный перечень медикаментов.
В 2013-м у нас забрали пенсии по схеме “6-8-10 минимальных зарплат”, и стали считать как-то по среднему. Мы тогда очень бастовали. Все время судимся за свои льготы, а результата почти никакого. Кабмин говорит, что денег нет. Хотя Верховный и Конституционный суды признают это решение незаконным. С июня всем ликвидаторам должны были сделать пенсию, как у приравненных к инвалидам войны. Теперь назначение такой пенсии всем отодвинули на январь 2022-го.
За эти годы уже дважды была перерегистрация, где мы должны были доказать, что действительно были в Чернобыле. Главным документом была справка о зонности и дозе. И практически у всех ликвидаторов в 1990-91 годах эти справки были уничтожены в архивах: оригиналы этих справок остались у единиц. Новые удостоверения выдали только тем, кто работал в 30-километровой зоне, а остальным статус ликвидатора уже не подтверждают.
Пенсии маленькие: есть 3-5 тыс грн, а у тех, кто приравнен к участникам войны, – 5-7-13 тыс грн. Членские взносы в организацию мы не собираем, потому собственного офиса у нас больше нет. В Бахмуте осталось 139 ликвидаторов 1-й категории с инвалидностью, из них 30 человек – внутренне перемещенные лица. Это те люди, которым удалось доказать свою инвалидность из-за участия в ликвидации Чернобыльской катастрофы.
Народ ликвидация Чернобыльской катастрофы не очень интересует. Давно это было – 35 лет назад…
Читайте также:
296Этот материал опубликован при поддержке Европейского фонда за демократию (EED). Его содержание не обязательно отражает официальную позицию EED. Информация или взгляды, изложенные в данном материале, являются исключительной ответственностью его авторов.
