Каждый год в первый понедельник октября в мире отмечают День врачей. В 2024 году эта дата выпадает на 7 октября. В Украине немало медиков из-за полномасштабной войны вынуждено покинули свои кабинеты и взяли в руки оружие. Один из таких — стоматолог из Часового Яра Константин Гавага. С первых дней открытого вторжения мужчина записался в местную терроборону и теперь служит боевым медиком. Нашим журналистам он рассказал, лечит ли зубы собратьям, что думает о гражданских, которые не хотят эвакуироваться, и по каким объектам в родном городе скучает больше всего.
В интервью, которое вы давали Вильному радио за два месяца до открытого вторжения России, вы говорили, что Владимир Путин не отважится на полномасштабное вторжение в Украину. Это было самоуспокоением или вы действительно удивились 24 февраля 2022?
Конечно удивился. Понятно, что ничего хорошего я уже не ожидал после 2014 года, Россия якобы цивилизованная страна, якобы “братские народы”, как они говорили, но чтобы настолько прям… С ракетами и полномасштабно вторгаться… В современном мире война — это дикое явление. Принял это спокойно, головой о стену не бился — случилось, значит, будем воевать.
Вы во время полномасштабной войны успели еще поработать врачом-стоматологом в Часовом Яре?
Нет, 24 февраля 2022 года пошли первые прилеты по городу, а 25-го я уже с другом был в военкомате. Мы пошли сами, в первые дни никого не призывали — все были добровольцами. Через день я уже был в военнской части, которая была рядом, и я начал службу. Люди в большинстве своем были из Бахмута, Часового Яра, и еще было много из Торецка. На третий день у нас полностью сформировалась личным составом воинская часть. Так я и начал службу в Бахмутской территориальной обороне.
То есть, у вас не было никакой подготовки?
Та какая там могла быть подготовка — все батальоны территориальной обороны в начале [открытого] вторжения сформировали без подготовки. Нам раздали автоматы, и мы пошли воевать. Нам еще повезло тогда, что война поначалу была немного дальше — в Попасной. Наша самая горячая точка была на Сухой Балке — это трасса на Донецк. Там были и обстрелы и огневые контакты.
Учитывая, что вы на следующий день уже пошли в ВСУ, успели ли вы эвакуировать семью?
Около недели они пожили в Часовом Яре и потом уехали. Я не играл в эти игры — прилетит или не прилетит, мне жизнь семьи дороже.
Стоматологическое оборудование и личное имущество эвакуировали из Часового Яра?
Первый кабинет был арендованным помещением в Часовоярской городской больнице, которая вся обстреляна и уничтожена. Там же когда-то размещался 65-й мобильный госпиталь — там ничего не осталось. Еще я открывал второй свой кабинет на “Канале” (район в Часовом Яре, — ред.), успел сделать ремонт перед [открытым] вторжением
Все, что я смог из оборудования вывезти, — вывез. Однако оно хранится у товарища на складе, и я боюсь, что через три года оно стало непригодным для использования.
А личное имущество я не вывозил. Я считаю идиотизмом держаться за барахло — жизнь дороже, чем ехать за ним в город. Знаете, я столько видел, как ребята теряют жизнь и здоровье, какое там может быть барахло? За ним плачут те, кто еще не терял чего-то большего.
Кем вы стали на военной службе по специальности?
Я попал в минометное подразделение, выучился на это дело и занимал должность старшего наводчика минометного подразделения. Впоследствии я стал старшим боевым медиком минометного подразделения, а позже начал работать [фельдшером] на эвакуации.
А как вас перевели — кто-то обратил внимание на вашу гражданскую профессию?
Да, мы же предоставляли документы, кто мы по специальности в гражданской жизни. Потом у нас сменился руководитель воинской части. Пришел мой старый знакомый и говорит: “А ты что здесь делаешь?” Я объяснил, он сказал “ясно”, и пошло-поехало. Хотя никаких приоритетов я не ставил и был готов выполнять любую работу.
Расскажите, как стали эвакуационным медиком.
Сначала вообще сам был, потом товарищ подошел и уже вдвоем ездить. Затем команду начал формировать. Комбат дал задание, чтобы я водителей подобрал, санинструкторов, начал формировать команду, и так пошло потихоньку. У нас была нормальная структура длительное время, пока власти не начали сокращать должности.
Вы хотите сказать, что в частях ВСУ сокращают должности боевых медиков?
Да, у нас был эвакуационный экипаж: водитель, фельдшер и санинструктор — три человека. Сейчас фельдшеров сократили, еще сократили такую должность как врач медицинского пункта. И сейчас остались на эвакуации водитель и санинструктор. Поэтому я с [должности] фельдшера перешел на санинструктора.
Знаете, как какого-нибудь дядюшку весом в 100 килограммов классно теперь эвакуировать? Когда водитель, который должен оставаться за рулем, должен выходить и помогать загрузить человека. А если человек ранен в голову и в бессознательном состоянии ведет себя слишком активно, а я там один! Очень интересно оказывать помощь одному (говорит с сарказмом). Зато мы экономим зарплаты, деньги, наверное, многое сэкономили…
Если вы знаете примеры, то куда переводят сокращенных боевых медиков?
Фельдшеров переводят на другие должности. Их никто не увольняет, а отдают на усмотрение руководства. Кто-то становится старшим боевым медиком, а кого-то просто [назначают] стрелком-санитаром.
Сейчас еще один интересный вопрос ожидается (не знаю, прошел ли он уже) о том, что на эвакуационных экипажах должны быть только те, кто имеет медицинское образование. У меня тогда вопрос: зачем мы отправляли санинструкторов по всему миру учиться, потому что теперь они не нужны. Для меня человека, которого хорошо подготовили в натовских учебных центрах, перевести обычным стрелком — это какая-то глупость.
Кто-то, наверное, считает, что в армии много врачей служит, поэтому почему бы не забросить врача как пулеметчика? У меня так товарищ погиб, который был врачом с моего курса и тоже пошел служить в армию. Это Алексей Шестаков с Донецка — погиб под Кураховым. Был отличным врачом и мог оказывать профессиональную помощь.
Конечно, если нужно, мы готовы снять медицинские рюкзаки, взять автоматы и идти в окопы и траншеи держать оборону. Но, на мой взгляд, человек, умеющий оказывать помощь, должен быть освобожден от боевых действий. В противном случае количество тех, кто не доживет до эвакуации, увеличивается в разы.
Если говорить о раненых, есть ли сложности в вашей работе, которые не удается преодолеть?
У нас большая проблема — несвоевременно оказанная помощь или неправильно оказанная помощь. У нас много ампутаций только потому, что вовремя не сняли турникет или не попустили турникет. Бывает, что человек накладывает турникет, когда этого не нужно было даже делать. Проходит полтора часа — и все, руку-ногу уже не спасти. Хотя можно было просто перебинтовать и все, ходил бы еще со своими конечностями. Поэтому мы стараемся учить бойцов, но времени на это и у нас, и у них мало. Именно для этого и нужны санинструкторы, которые готовились в странах НАТО, а их хотят сократить, потому что они без образования. Дай Бог, чтобы это решение все же не приняли, иначе будет большое количество калек в стране, которым не успели на месте оказать помощь.
С гражданскими бывали сложности у вас?
Только при эвакуации. Я считаю, что по примеру россиян у нас во время войны не должно быть демократии, и всех гражданских, хотят они или не хотят, нужно вывозить принудительно, чтобы они не мешали военным.
Но ведь мы можем потерять поддержку партнеров, если не будем учитывать права людей.
О правах людей я расскажу следующее: под Часовым Яром есть такое село Калиновка, оттуда своевременно, цивилизовано, с волонтерами уехали не все. Там уже был плотный огневой контакт. И скажите мне, стоила ли жизнь нескольких военных жизни одного дурака, который не захотел уезжать, когда это можно было сделать спокойно? Поэтому я считаю, что демократия во время войны должна быть ограниченной.
Вы сами получали ранения во время эвакуации собратьев?
Во время эвакуации нет. Но сейчас как раз нахожусь в больнице (интервью записано 4 октября 2024, — ред.), потому что по нам прилетел КАБ. Обошелся контузией.
Я хочу сказать, что их ракеты – ги*но. У меня не в первый раз такая история уже. Или их ракеты слабые, или мы уже как тараканы, которым голову оторви, а они все равно будут воевать.
Что касается возвращения на службу, вы защищаете родной район Часового Яра?
На Бахмутском направлении были, теперь это лучше называть Константиновским направлением. Еще в Торецке, Нью-Йорке и Лимане бывали.
Ставали ли вам полезны стоматологические знания на службе?
Потребность в стоматологах есть только в госпиталях, при воинских частях стоматологов не бывает. Там не только зубы лечат, но и операции делают. Когда ранение в лицо, в эту часть скелета никто не имеет права лезть кроме стоматологов.
Мне только несколько раз во время службы пришлось вырывать зубы, которые уже шатались у ребят. Но без кабинета и надлежащих условий ничего больше сделать невозможно.
Что касается гигиены полости рта, насколько удается вам и вашим собратьям поддерживать ее в условиях войны?
Никаких проблем с этим нет. Чтобы почистить зубы, необходима зубная щетка, зубная паста и бутылка воды. Какие проблемы почистить? Если кто-то этого не делает — это его проблема. Это как ж*пу вытирать — кто-то майкой, а кто-то салфеткой. Кого как родители научили.
У нас ребята не имеют склонностей к свинству. Если позиции не совсем нулевые, они даже душ себе устраивают или хотя бы сухой душ делают.
Что за сухой душ, объясните?
Это салфетка, смоченная специальным моющим средством, которое не обязательно смывать. Выглядит это как пакетик маленький где-то 15 на 15 сантиметров. Открываешь, наливаешь туда воду, смешиваешь, появляется пена на салфетках и обтираешься этими салфетками. Можно самому высохнуть, а можно вытереться насухо. Конечно, это не полноценный душ, но это гораздо лучше, чем ничего.
Но это только в теплую погоду. Как приходит зима, раздеваться никто не будет. Напротив, все как капуста надевают на себя все, что могут.
А во время зимнего периода с какими сложностями вы сталкивались как медик?
Когда мы были в Лимане, был такой период, когда прошел дождь, затем резко ударил мороз -25. Люди померзли, обморожений много было. Ребята пальцы отморозили, ампутации пальцев потом были.
Вы сами можете провести таким людям ампутацию?
Нет, на эвакуации нельзя отрезать ни единого кусочка кожи! Даже если нога держится на одном кусочке кожи или мышцы, мы не имеем права трогать это. Операции могут проводить только врачи на стабилизационном пункте. Наша работа — помочь продержаться раненому, чтобы довезти его живым до стабилизационного пункта. Единственное, что мы можем сделать, это перевязать, остановить кровотечение, поставить капельницу с физраствором. В большинстве своем делаем то, что до нас не сделали по протоколу MARCH.
Алгоритм MARCH определяет приоритеты и порядок действий при оказании помощи раненому. Буквы этой аббревиатуры обозначают последовательность действий:
Считали ли вы, сколько через вас уже прошло раненых?
Когда мы были на Бахмуте (в 2022 году), очень горячо работали там. В день бывала “карусель” по 8-10 выездов на эвакуацию. Потому точно сказать невозможно. В общей сложности тогда на стабилизационный пункт, бывало, [привозили] до 150 человек в день. Но ведь это не все тяжело раненые. Туда везут контуженных, с пыльными глазами, тех, у кого давление подскочило и им плохо. Люди разные — мы не элитный спецназ. У нас [в территориальной обороне Бахмута] первое время было двое мужчин 70 лет. Сейчас увольняют всех, кто старше 60, а тогда были и такие (смеется).
Волнуетесь ли вы за судьбу Часового Яра?
Если честно, там уже не за что беспокоиться и куда возвращаться. Сейчас я волнуюсь за Часов Яр только как за территорию Украины. Как города его нет, ничего живого, что подлежит восстановлению.
Если представить, что мы победили и освободили всю Донетчину, такие города как Бахмут и Часов Яр я не вижу смысла восстанавливать. Это были города вокруг промышленности. Теперь их нет. На самом деле, под Часовым Яром есть большие запасы огнеупорной глины, и я уверен, что после войны разрушением города воспользуются и на его месте сделают большой карьер по добыче глины.
Какую местную изюминку вам жалко больше всего?
Больше всего мне жаль дом культуры. Это уникальная архитектура, там была красивая лепнина и хорошая акустика в актовом зале. К сожалению, мы не успели внести его в реестр исторического памятника Украины.
А как насчет возвращения к мирной жизни после войны? Планируете ли вы продолжать работать в медицине?
Мое настроение сейчас — нет. Возможно, я воспользуюсь случаем, поступлю в вуз, получу образование психолога и буду работать в реабилитационном центре для ветеранов. Мы еще не представляем, что будет на 3-5 год [открытой] войны… Какие будут обострения посттравматических синдромов и последствия увечий, с которыми людям придется жить.
Напомним, недавно журналисты Вильного радио также брали интервью у добровольца Виталия Гатченко, до апреля 2022 года работавшего первым заместителем главы Северской городской администрации. Виталий прослужил более двух лет, потерял здоровье и возвращается на прошлую работу в горсовет.
Этот материал опубликован при поддержке Европейского фонда за демократию (EED). Его содержание не обязательно отражает официальную позицию EED. Информация или взгляды, изложенные в данном материале, являются исключительной ответственностью его авторов.