26-летнего Родиона Кузнецова в мае прошлого года призвали на срочную службу. Мужчина родом из Лимана, на службу попал в Мариуполь. В приморском городе его и застало полномасштабное вторжение, оттуда он попал в плен. О малоизвестном пленнике Кремля рассказала его девушка.
Вместе с побратимами Родион Кузнецов защищал Мариуполь. Его невеста — Анастасия Македонская — сначала ждала любимого в родном Бахмуте, но все же уехала из-за опасности. Мы говорим с ней онлайн, ведь сейчас бахмутчанка живет и работает на западе страны. Анастасия Македонская рассказала нашим журналистам историю их с Родионом любви, о нем самом и своем опыте ожидания парня из плена.
Далее прямая речь Анастасии.
Нес в Мариуполе срочную службу и не верил во вторжение
Мы познакомились пять лет назад. Тогда вместе работали в детском лагере под Лиманом. Родион работал вожатым, я – медсестрой. Я тогда училась в медицинском университете. Он учился в Харьковской железнодорожной академии. А летом мы подрабатывали.
Родион родом из Лимана, я из Бахмута. После окончания университета Родион работал в Лимане в управлении Донецкой железной дороги. В прошлом году ему пришла повестка о срочной службе. Он раньше вел разговоры, что хочет служить. Потому что дедушка, отец – все служили.
Я его всегда поддерживала. Но когда ему пришла повестка, очень волновалась. Потому что мы сами родом из Донетчины и знаем, что идет война. Я очень переживала, что что-то снова начнется, что ООС перерастет во что-то большее.
На срочную службу Родион пошел в прошлом году 17 мая. Попал в Мариуполь. Он звонил раз в неделю. Тогда еще был ковид, на присягу родственникам не разрешили приехать. Мы приезжали на следующий день после присяги, чтобы встретиться. Я оканчивала университет и тогда жила с родителями в Бахмуте.
Когда начинались слухи о вторжении, я начала нервничать. В январе на 10 дней он приезжал в отпуск. Я спрашивала, знает ли он что-нибудь об этом, но он говорил, что все будет хорошо, он не верил, что Россия начнет полномасштабную войну.
Несмотря на то, что я из Донетчины, в такое я тоже не верила. Хотя я и в 2014 году не верила, что возможны боевые действия. Но если сравнить 2014 год и то, что сейчас — это просто небо и земля. Это просто кошмар.
Попал на “Азовсталь” и получил ранение
24 февраля я была в Краматорске. Мы с подружкой очнулись в 4 утра от взрывов. Я написала Родиону, что у нас взрывы. Он перезвонил, и сказал, что они не спят с 2 ночи, потому что у них тревога, потому что Мариуполь уже бомбили по полной программе, его начали захватывать первым.
Затем он выходил на связь раз в неделю. Не говорил, где он, как дела. Просто говорил, что жив. Они срочники и я очень боялась, что их задействуют в боевых действиях. Демобилизация у него должна быть в мае.
3 марта в Мариуполе вообще никакой связи не было. С тех пор он звонил очень редко, с чужих номеров, только одна фраза “Я жив”. Он очень просил меня уехать.
Его родители из Лимана уехали. А я со своими еще была в Бахмуте. Но когда от постоянных обстрелов я уже не могла спать по ночам, я решила уехать, потому что он меня просил. Я уехала за границу. Он мог отправлять смс раз в три недели с незнакомого номера.
В апреле, когда я была за границей, он позвонил мне на вайбер. Тогда я узнала, что он на “Азовстали”. Сказал, что ранен, что у него в ноге несколько маленьких осколков. Он сказал, что “у меня все хорошо, я хожу, даже бегаю, просто немного хромаю”.
Он говорил, что тогда еще были еда и вода. Тогда я услышала его голос впервые через несколько месяцев. Разговор длился минут пять. Сказал, что любит и скучает, попросил держаться. Он сказал, что жив благодаря мне, потому что всегда думает обо мне и ради меня держится. (голос дрожит – ред.).
До вторжения мы планировали в августе сыграть свадьбу, выбрали дату. Даже когда он уже был на заводе, сказал мне, чтобы я искала платье. Он верил, что скоро вернется.
Знали, что не будет деблокады “Азовстали”, поэтому ждали выхода
Затем он вышел на связь 9 мая. Он написал мне, что жив, что они все еще на заводе. Когда спрашивала, есть ли еда и медикаменты, ответил “50/50”. Сказал, что нога уже зажила, но думаю, что он меня просто успокаивал.
Я спрашивала, что делать, чем мы можем помочь. Мы же проводили митинги, обращались к президенту, чтобы бойцов “Азовстали” спасли. Он сказал: “Вы ничего не можете сделать. Мы ждем”. Он тогда понимал, что никакой деблокады не будет. Чего ждем? Наверное, этот приказ о выходе с территории завода…И я уже поняла, что нет иного выхода, кроме сдачи в плен. Потому что, когда я смотрю новости, а их каждый раз обстреливают, и ты не знаешь, жив ли он, сердце разрывается. Когда он был на заводе, я думала, что это самое ужасное.
16 мая я увидела в новостях, что они выходят из “Азовстали”. В конце мая “Красный крест” позвонил его маме и сказал, что он вышел 16 или 17 мая.
После этого никакой связи и никакой информации. Мы сами решили, что он в Еленовке. Потому что в новостях говорили, что военных с “Азовстали” увезли в Еленовку.
Родственникам пленных негде брать информацию
Когда произошел теракт в Еленовке, я была на работе. Я увидела в российских пабликах информацию о том, что якобы “украинцы обстреляли Еленовку и там погибли несколько десятков человек”. Но ведь верить россиянам — себя не уважать. Я не поверила. Начала спрашивать у жен других пленных. От Украины никакой информации. А оккупанты уже начали распространять видео, фото. И я понимаю, что там реально что-то произошло. Я звоню маме Родиона, она тоже не в курсе. Меня начинает трясти, я уже не могу работать. Затем Украина подтверждает, что россияне обстреляли. Мне становится очень плохо. Директор отпускает меня с работы. Я не могу сказать ни слова, потому что сильно плачу. У меня начинается истерика. Я просто не выпускаю телефон из рук и жду новостей. Я целый день была на успокоительных.
Потом начали писать, что там были только “азовцы”. Я стараюсь себя этим успокоить, потому что Родион служит не в “Азове”, а в Нацгвардии. Затем россияне начинают сбрасывать какие-то списки, не подтвержденные нашей стороной. Но когда такая ситуация, я верила этим спискам. Потому что, а что оставалось делать?
В этом списке погибших его не было. Это меня немного успокоило, потому что я цеплялась за какую-нибудь ниточку, чтобы просто надеяться.
Сейчас нет никакой информации. Только мониторю российские паблики, какие-то списки. В каком-то списке я видела его имя. Где нам брать информацию? Никакой нет. Только россияне выставляют видео с пытками наших пленных. И мы просто смотрим все эти видео в надежде, что увидим его.
Все родные в разных городах, и страшно их больше не увидеть
Очень сложно было уезжать из своего дома. Я ехала одна. Мои родители еще оставались в Бахмуте, они уехали в августе. Родион был на “Азовстале”. Я была за границей, потом на западе Украины. И сложнее всего было то, что я могу каждого из них больше не увидеть. И сейчас мы с моими и его родителями находимся все в разных городах. И очень тяжело было просыпаться и читать эти новости о постоянных обстрелах Мариуполя и “Азовстали”, об обстрелах моего Бахмута. Когда ты не знаешь, увидишь ли ты этого человека снова, ты прокручиваешь в голове все моменты, когда вы были вместе (плачет – ред.).
Встречу с Родионом я представляю каждый день. Просыпаюсь и спать ложусь с этой мыслью. Представляю, что буду бежать к нему и очень сильно плакать (смеется — ред.), обнимать его и говорить, что очень сильно его ждала.
Меня поддерживают близкие и отвлекает работа. Я специально быстро начала устраиваться на работу, потому что начала понимать, что я немножко схожу с ума. Только плачу целыми днями, смотрю новости и жду. К тому же, чтобы как-то устраиваться на новом месте, нужны деньги.
Медийный шум не повлиял на обмен
Я долго молчала, потому что родственников пленных просили не создавать медийный шум для того, чтобы были обмены. Но за это время было очень мало обменов и освободили очень мало людей. Первый обмен в июне очень вдохновил, и следующего мы ждали в июле. А в июле еще и погибли ребята в Еленовке. А после того, как обменяли командиров, я поняла, что медийный шум не имеет никакой разницы. То, что я молчала, не принесло никакой пользы. Даже мои друзья не знали, что он там. Никто не знал, что он в плену, никто не знал, что он защищал Мариуполь.
Как я буду смотреть ему в глаза, когда он вернется? Выходит, я ничего не делала. Я ходила на митинги, стояла с плакатами. Но этого мало. Люди должны знать, что он такой есть у меня, … и у всей страны (плачет – ред.).
Потому я и советую всем не молчать и разглашать эту информацию. О том, что там очень много ребят. И всех их кто-то ждет дома. Я буду делать по максимуму все, что смогу сделать, чтобы он вернулся домой.
***
Напомним, по данным вице-премьера по вопросам реинтеграции Ирины Верещук, в российском плену остаются еще 2,5 тысячи наших граждан. Мы собрали информацию всего о 2% из них.
Читайте также: