Денис и Алиса Чумаки родом из Бахмута, но жили в Мариуполе, где у них родился сын Тимофей. Когда Россия начала открытую войну против Украины, Денис уже защищал родную землю. Он защищал Мариуполь, пока в мае бойцам не дали приказ сохранить жизнь. С тех пор Денис находится в плену у россиян. Мы поговорили с Алисой о месяцах волнения за мужа на войне и почти 2 месяца в неведении.
Расскажите о своем муже Денисе. Откуда он, где учился и чем занимался до открытой войны?
Денис из Бахмута, учился в 12-й школе. А затем поступил в колледж в Донецке. Затем он ушел в армию, на срочную службу и служил в самом Донецке. Когда в 2014 году на востоке началась вооруженная агрессия, его с другими военными оттуда вывели.
Одно время он был в Бахмуте, но в 2015 году он уехал в Мариуполь и вступил в Национальную гвардию Украины. Там он служит до сих пор.
В более или менее мирное время он занимался спортом, играл в футбол, ходил в тренажерный зал.
Как вы познакомились с Денисом?
Мы познакомились еще когда мне было 13, а ему 18. Это был общий круг друзей. Мы тогда недолго общались, ведь в то время у нас была большая разница в возрасте. Когда я окончила школу, я уехала в Харьков. Я жила и училась там, а он жил в Мариуполе. Мы не поддерживали связь. Затем в 2020 году, когда начался карантин, я приехала в Бахмут, и он был там в отпуске. Мы начали общаться в соцсети, после чего он позвал меня жить в Мариуполь.
Это было в начале мая. Я приехала туда, мы где-то неделю провели там, и потом он предложил мне переехать к нему. И с 15 мая 2020 мы жили вместе в Мариуполе.
29 января 2021 года мы поженились. Для нашей семьи число 29 получилось очень символическим. У нас есть сын Тимофей. 29 июня ему исполнился годик. Это очень желанный ребенок. Вышло так, что когда я лежала в роддоме, из-за карантина Дениса не пускали ко мне. И он все это время гулял под моими окнами, как мог меня поддерживал.
Он очень любит сына, очень по ним скучает. И у него такая профессия, что, к сожалению, он очень часто не был дома. Когда Денис куда-то уезжал, он постоянно просил сбросить фото или видео с сыном, потому что очень скучает.
Рассказывал ли Денис о своих предчувствиях, что Россия вот-вот нападет?
В марте он должен был уйти в отпуск. Но в январе-феврале им пришла телеграмма, что все отпуска откладываются на неопределенное время. Мы понимали, с чем это связано. Но через несколько недель снова пришла телеграмма, что все будет хорошо и все отпуска будут по утвержденному плану.
Может, Денис что-то и знал, но мне он ничего такого не говорил. За неделю до открытого вторжения он уехал и 24 февраля должен был вернуться домой, но этого, к сожалению, не произошло.
Где-то 23 февраля Денис мне позвонил по телефону и сказал, что может начаться какая-то эвакуация семей военных. Но мы поговорили и решили, что я никуда ехать не буду, потому что буду ждать его.
Насколько изменилась ваша жизнь 24 февраля? Опишите этот день.
Когда мы ложились спать еще 23-го, я уже ощущала какое-то давление, ведь все новости были не очень утешительны. Все вокруг говорили разные вещи, но что так полномасштабно начнется, я и подумать не могла.
24 февраля где-то в 6 утра мне позвонила по телефону моя сестра, которая жила в Харькове. Она мне сказала «Все началось». Я поначалу ничего не поняла, но на фоне на другой стороне телефона я слышала взрывы, достаточно столь мощные. Она сказала мне: “Вставайте и собирайте вещи. Будем думать, что делать дальше”. В Мариуполе взрывы были плохо слышны, потому что были, пожалуй, не в окрестностях даже.
Я была в таком состоянии… Не могу описать… Я понимала, что кроме моего мужа из родных и близких у меня в Мариуполе больше никого нет. Я позвонила ему, но телефон был выключен. Где-то до 10 утра я не знала, что мне делать. Какие-то вещи собрала, но была в непонятном состоянии.
Где-то в 12 часов мне позвонила моя знакомая, у которой муж вместе с Денисом служил. Она сказала, что сейчас приедет за мной, и мы поедем в Харьков. Но этого не вышло.
Мы приехали к этой знакомой и мне позвонил Денис. Сказал, что он на блокпосте у Мариуполя и что у них уже с ночи были слышны взрывы. Этот разговор был очень короткий. Он спросил, все ли хорошо со мной и где я. Я спросила, означает ли это, что он не приедет, но он сказал, что пока ничего не понятно. После этого разговора он весь день не выходил на связь.
Вечером 24 февраля Денис то ли позвонил, то ли написал, сказал, что там, где был его блокпост, его больше нет, и что они уже где-то в другом месте.
Где вы были в первые дни новой фазы войны?
Мы остались – я с сыном, подруга с ребенком 7 лет и собакой. С 24 февраля до первых чисел марта мы были дома, спали в коридоре на полу, ведь были хорошо слышны взрывы. Тогда еще была связь и свет, и мы поддерживали связь [с Денисом]. Муж волновался, что мы на 5 этаже и говорил, чтобы мы спустились куда-то ниже.
2 марта исчез свет, вода, газ еще не был. 3 марта мы проснулись утром от мощного взрыва. Был прилет в соседний частный дом. Тогда же мы собрали все свои вещи, детей, собаку и сели в машину подруги. Она вспомнила, что у нее есть подруга, работающая в АТБ, и в том магазине у них были хорошие бомбоубежища. И всей этой компанией мы отправились туда и где-то до 20 марта находились в том бомбоубежище.
Это было такое помещение, где переодевались работники, был туалет и кухня.
Расскажите о вашей последней на данный момент встрече с Денисом.
Денис приезжал к нам несколько раз. В тот момент уже не было связи с ним. Но я сказала своей маме, где мы находились, назвала адрес. Где-то 7 марта приехал Денис. Это была встреча буквально минут на 5. Я у него спросила, как долго это продлится и что будет дальше. Но он сказал, что все будет хорошо.
Денис не сказал мне, что город уже был окружен, он просто описал, что было не так легко, как раньше, и что они ждут помощи.
Потом он приехал еще раз, привез продовольствие и еще что-то. Но последняя встреча была после того, как авиабомба прилетела рядом с нашим убежищем. Сгорел АТБ, но убежище уцелело, только дверь выбило. Тогда мы несколько дней не выходили на улицу, потому что были массивные обстрелы. Денис заскочил к нам, позвал меня с собой. Мы вышли на улицу, и я увидела дом напротив, который был полностью без оконных рам. Половина постройки была черная, на земле была воронка, а машины рядом сгорели.
Денис очень спешил, потому что времени не было. Он отдал мне 2 пачки памперсов, конфеты, привез аккумуляторы, благодаря которым у нас потом был свет. Он поцеловал меня, а я не успела его даже обнять. Он сказал: «Я вас люблю, береги сына» — и все. Это была наша крайняя встреча.
Через несколько дней, когда мы выходили на улицу, мы увидели, что рядом с нашим убежищем были 2 российских танка. У одного на стволе было написано «Ростов-папа», а на другом «Саратов». Тогда я поняла, что вряд ли я в Мариуполе еще встречу своего мужа
Где-то 20 марта мы выехали в Днепр. Нам повезло, потому что не было фильтрации. Я уверена, вряд ли бы ее прошла, потому что мой муж военный.
Поддерживали ли вы связь после этого?
Когда мы были в Днепре, 22 марта Денис позвонил мне. Он звонил не от себя. Спросил, как мы, сказал, что очень волнуется за нас. Я рассказала, что мы уехали, и у нас все хорошо.
Он пообещал звонить, как только будет связь. Последний раз я его голос слышала 22 марта. После этого исчезла связь.
Как я поняла, Денис с самого начала был на Азовстале, но оттуда они по городу и ездили. Какое-то время была связь: как мне рассказывал Денис, у них был Starlink в госпитале, но путь к госпиталю был тяжелым и опасным. Но иногда он писал.
Что Денис рассказывал об условиях на «Азовстали»?
Когда я спрашивала как он, то у него всегда было «все хорошо», «все у него было» и «еды хватало». Хотя тогда уже были новости, что у бойцов на Азовстале ситуация очень критическая. Но он мне этого никогда не говорил. Говорил, чтоб я не плакала, думала о ребенке.
Единственный раз он написал, что очень устал, ведь ритм был безумным, мало времени было на отдых. А когда было, то в голове было множество мыслей, и это мешало ему спать.
Он говорил, что они едят 1-2 раза в день, писал, что хочет съесть обычный бутерброд, очень хочет сладкого. Также рассказывал, что когда-то они нашли где-то картофель и варили его на антисептике. Но так он никогда не жаловался и не говорил, что «все, конец».
Крайний раз он мне написал 15 мая, говорил, как всегда, что все хорошо, скучает и скоро вернется. Но 16 мая началась эта эвакуация. Я думаю, что он 15 числа знал об этом, но мне ничего не сказал. И после этой связи нет вообще никакой.
Как вы узнали о выходе военных из «Азовстали»? Как вы на это отреагировали?
Я увидела видео «Рэдиса», командира полка «Азов» (Дениса Прокопенко, — ред.). Конкретного ничего он не сказал, но в тот же вечер были новости, что мариупольскому гарнизону приказали сохранить жизнь. Я была в таком шоке.
В группах, где такие же женщины и матери наших защитников, мы вместе это бурно обсуждали между собой. Потом где-то 17 мая я начала звонить в часть Дениса, чтобы узнать, эвакуировали его или нет. Мне говорили, что списков нет. Но после 20 мая сообщили, что на заводе не осталось никого, что Денис в списках и 20 мая он также выходил из завода.
Также через неделю после эвакуации мне позвонили из Красного Креста и сообщили, что они зафиксировали выход моего мужа. Он заполнял анкету, в которой указал меня как ближайшего родственника. Сказали мне, что он жив, здоров, не ранен. И это была вся информация, которая была. Я спрашивала, куда будут везти. Сказали, что это неподконтрольная территория, но куда именно не знают. В новостях рассказали, что тяжелораненые — в Новоазовске, а другие — в Еленовке.
Красный Крест должен следить, чтобы россияне соблюдали Женевскую конвенцию, за тем, чтобы с пленными обращались гуманно, чтобы у них была еда. По Женевской конвенции пленник имеет право раз в 2 недели звонить или писать своим родным, по той же конвенции есть право получать передачки. Но пока этого нет. Красный Крест должен иметь доступ к пленникам в любое время. Но это, пожалуй, был единственный раз, на видео, когда 20 числа представители КК были в СИЗО. И когда я звоню им, они говорят, что «переговоры продолжаются», «нам не позволяют прийти к пленникам», «мы делаем все возможное, что от нас зависит».
Верили ли вы в другой вариант освобождения бойцов, чем плен?
Такой вариант, как пленение, я вообще не рассматривала. Мы надеялись на деблокаду Мариуполя. Мы верили в это. И сам Денис мне говорил, что они ждут деблокады из Запорожья. Потом уже стало известно, что деблокада невозможна, территория оккупирована, оккупантов очень много.
Мы верили в процедуру экстракции — это процедура выдачи бойцов третьей стороне и исключение их дальнейшего участия в этой войне. Мы очень верили, что будет Турция или другая страна, которая сможет это делать. Но, к сожалению, этого снова не произошло. Случился плен. Но все равно я надеюсь и верю. Пока он там, моя вера не может угасать.
Как вы узнаете, что сейчас с Денисом?
Из Национального информационного бюро мне сообщили, что страна-агрессор через посредство Красного Креста подтвердила, что муж сейчас в плену. Это единственное, что мне известно. О состоянии его здоровья, месте его пребывания им неизвестно. Поэтому я не знаю, какое у него физическое и психическое состояние, кормят ли его, пытают или нет, есть что пить или нет, есть ли какие-то средства гигиены. И вот 20 числа будет 2 месяца как он в плену, а у меня нет никакой информации, что с ним сейчас.
Недавно во время обмена домой вернулись первые бойцы, защищавшие «Азовсталь». Знали ли вы, что Дениса не будет на этом обмене?
Я понимала, что в первую очередь будут возвращать тяжелораненых ребят. Это понятно, ведь очень много ребят, у которых тяжелые ампутации, без рук и ног, у некоторых ранения внутренних органов. А Денис, к счастью, не ранен. Потому я понимала, что в этом обмене его не будет.
Также в Национальном информационном бюро мне сообщили, что как только человека обменивают, ему сразу дадют возможность позвонить по телефону. И когда появилась новость, что обмен случился, я поняла, что его не обменяли.
Поддерживаете ли вы связь с представителями украинской власти по вопросу увольнения Дениса? Есть ли какие-нибудь четкие сроки или обещания, когда он вернется?
Сейчас вот это Национальное информационное бюро. У них только информация, что та сторона подтвердила, что Денис в плену, и все. Когда будет следующий обмен, как он будет, кто будет в этих списках — никто не сообщает, ведь это все секретно.
Что или кто помогает вам держаться в ожидании мужа?
В первую очередь это мой ребенок. Я ведь единственная, кто несет за него ответственность. Я обещала своему мужу, что я буду держаться, я буду сильной, ведь знаю, что он о нем думает в первую очередь.
Есть ли у вас уже планы, что делать, когда Денис вернется?
Я очень хочу, чтобы Денис встретился с сыном. Когда началась новая фаза войны, нашему сыну было еще 7 месяцев. Он еще не сидел. А ему уже год, он уже хорошо ходит, говорит некоторые слова, и я мечтаю о том, что Тимофей поскорее увидит своего отца.
Конечно, мечтаю о нашей жизни, когда все хорошо, когда Денис будет вместе с нами.
Чем займетесь в первый день после победы Украины?
В этот день наконец можно выдохнуть, дышать полной грудью, и понимать, что наконец это закончилось. Что делать мы будем в этот день — я не знаю. Но уверена, что это будет еще один из самых счастливых дней нашей жизни. Ведь в первую очередь для меня будут самый счастливый день, когда вернется Денис и когда победит Украина. Слишком высокую цену уже заплатили все мы, все украинцы. И я верю, что скоро все плохие люди уйдут с нашей земли и Украина победит.
Читайте также: