“Люди собак едят, а я там оставила своих”. Рассказ переселенки из Рубежного о жизни на линии фронта
Валентина приехала в Бахмут 26 марта и говорит, что считает каждый час с этого момента, потому что хочет домой, хотя его больше нет. Когда началась полномасштабная война, женщина не смогла эвакуироваться и больше месяца выживала под обстрелами. Мы расспросили о ее родном Рубежном и войне ее глазами.
Дальше – рассказ переселенки Валентины от первого лица.
Я не могла выбраться с самого начала войны. Работала я в школе в столовой. Когда это (полномасштабная война, — ред.) началось 24 февраля, через два дня начали обстреливать Старобельск, но их не сильно бомбили. И к нам ночью привезли людей из Старобельска. Мы быстро пришли на работу, а вдали слышали, как обстреливают. Людей положили, принесли одеяла, кто что, сказали, еще будут везти людей из Старобельска, и им нужна горячая еда. Люди, которых привезли, неизвестно когда ели последний раз. Среди них были дети, которые не были одеты, мы им говорили: “Как же вы так бежали?”.
Потом война пришла и в Рубежное
А через 2 дня начали стрелять и по Рубежному. Мы прятались в школе, но людей было очень много. Школа была старым зданием, кирпичной, хорошей довоенной архитектурой. И там было бомбоубежище, а в нем комнаты 2 на 2 метра, и вот в каждой из них было по 20 человек. Так мы прожили неделю.
Первую неделю было более-менее, обстреливали не так мощно. Прятались мы в ней, пока не попали в саму школу. Повезло, что дети в этот момент находились в подвале, а я не успела [зайти]. Ранения я не получила, но была контузия второй степени. Это когда сразу раскалывается голова от всякого шума. Только через 2 месяца, уже в Бахмуте, мне стало лучше. Военный врач-девушка принесла таблетки мне и ребенку, и тогда только отпустило.
“Не было ни дня, ни ночи – только минуты, когда не стреляют”
После этого пришлось идти домой мне с двумя внуками – мой дом еще цел был. И еще три недели мы там жили. Воды нет, света нет, через неделю кончилась еда, и мы просто выживали. Дам совет: не закрывайте окна и двери, меня это очень много раз спасало. Когда идет волна, она просто распахнет вам окна и двери, но даже стекла останутся целымы. Но если рядом упадет, там ничего не поможет – вместе с рамами все улетит.
3 недели я не могла отойти от подвала. Это не то же, как здесь (в Бахмуте – ред.) – вышли и пошли. Обстреливали так, что у нас люди просто лежали мертвые по всему городу, и их никто не хоронил. И не потому что брезгуют – просто нет возможности, постоянно обстреливают. Только мужчины начнут рыть яму и снова летят снаряды.
Выходишь на улицу, смотришь: того, другого дома уже нет. А ты сидишь рядом с этим подвалом и думаешь, что пока тебя пронесло. В моем доме порвались натяжные потолки, ходуном все ходило от обстрелов рядом. Там не было ни дня, ни ночи – только промежутки по 5-10 минут, когда не стреляют. За эти 10 минут можно успеть сбегать за водой. Когда видишь, что появилась дыра в доме, где уже никого нет, потому что эвакуировались или погибли, бежишь туда между обстрелами и ищешь хоть какую-то пачку макарон, или хоть немного картофеля и несешь в подвал, где 100 жителей прячется, и они распределяют это. Для меня не есть 4 дня – легко, есть и не хочется, а вот дети хотят и просят.
“Люди на войне меняются, и чаще в лучшую сторону”
Самое интересное, что когда люди живут и встречаются на одной улице, ты им холодно сказал “здравствуйте” и ушел. Но здесь все это умирает и просыпается что-то другое. Там ты или человек или никто. Но “человеков” больше. Все друг другу помогали, у кого есть кусочек хлеба, у кого картофель, а у кого макароны. Меня очень спасло, что я работала в столовой и никогда не выбрасывала хлеб. А собака моя “хоть застрелись” как любила, чтобы ей дали сухарик. И я сушила хлеб для собаки. У нас был мешок этих сухариков, и он спас нас.
У нас на улице был мужчина, которого вся улица терпеть не могла. Но у него был генератор, и к нему все бежали. Он никому не отказывал, люди заряжали телефоны. Также были предприниматели, которые выпекали хлеб и они продолжали это делать под обстрелами и бесплатно раздавали хлеб, пока пекарню не разбили. Люди меняются на войне в лучшую сторону.
Мэр Сергей Хортов исчез с самого начала войны, а потом появился и помогает оккупантам
Наш мэр [Сергей] Хортов с самого начала же сбежал вместе с полицией, и оставили нас самих. Судьи и прокуроры тоже покинули нас в начале войны, полиция и прокуратура сгорели. Никакой гуманитарной помощи, никаких предупреждений не было.
- Отметим, пока Валентина была в Рубежном (она выехала 26 марта), в город подвозили гуманитарную помощь и проводили эвакуацию. Так, 18 марта горожанам привозили еду и медикаменты и эвакуировали 30 человек.
Когда, например, дом взрывался, мужчины бежали, вытаскивали людей из-под обломков, гасили пламя, потому что больше некому. А теперь он вышел (мэр Рубежного, — ред.) под оккупацией, он вместе с т.н. “ЛНР” и ходит будто бы воду развозит, но в балаклаве, лицо не показывает. Так досадно было: если он знал что будет и прятался где-то, почему же он не вывез детей.
Юрий Бойко (народный депутат Верховной рады, Председатель депутатской фракции “Платформа за жизнь и мир”, — ред.), он же выходец из Рубежного, думаете хоть чем-то помог? Хоть каплю воды привез? Никто никакой эвакуацией не занимался.
Почему же мы так долго не могли уехать – некуда было. Единственное, что мы могли между обстрелами — это за водой сбегать.
- Заметим, по данным главы Луганской областной государственной администрации Сергея Гайдая, эвакуация из Рубежного была. Так, например, 20 апреля из осажденного города удалось вывезти 14 жителей.
“Все дворы в могилах!”
Потом людей становилось все меньше и меньше: кого-то убило снарядами, кого засыпало. Поэтому в подвалах сидеть опасно, потому что там тебя похоронит живьем и никто не придет на помощь.
Связи у нас практически тоже не было, ее глушили. Мы могли лишь иногда позвонить по телефону и успеть сказать по слову: “живой” и отвечали “живой”. Когда не отвечали, понимали, что надо прийти похоронить. В городе нет света, воды, газа с 9 марта, люди умирают от голода. Некоторые собирались эвакуироваться, готовили колонну автомобилей, писали надпись “Дети”, вешали белую ткань. 24 марта поехали 5 таких машин, до следующей улицы доехали 3 из них, 2 уничтожили очень быстро. А сейчас (разговор записан 11 мая, — ред.) дорога закрыта из Лисичанска на Бахмут, потому что ее обстреливают. Поэтому теперь оставшимся там никак не эвакуироваться.
- Отметим, 13 мая глава Луганской ОВА Сергей Гайдай заявил, что эвакуация из региона может возобновиться в ближайшие дни. Поскольку связи и света в городе нет, информировать людей о выезде будут полицейские.
У моей коллеги прилетел снаряд и убил ее отца, она его прямо во дворе похоронила. Она тоже не выдержала и уехала в Киев. Все дворы в могилах! Когда кто-то вернется, будут перезахоронять, но кто-то не вернется.
Город (Рубежное, — ред.) 2 месяца бомбили, с одной стороны из Варваровки зашли т.н. “ЛНР”, а с другой стороны ВСУ, город разделен было поровну 2 месяца. Они обстреливали друг друга, а город между ними. Там частных секторов нет (их уничтожили под обстрелами, — ред.). В городе уничтожены или повреждены все школы, а их было десять. Как Мариуполь, только о нем пишут, а о нас нет.
Наличные в Рубежном ничего не стоят, а мародеры вылезают, как заканчиваются обстрелы
В городе деньги ничего не значат, наличные – это “фантики”. Сейчас в Рубежном за коробку сигарет выменивают немаленькую “плазму”, а за килограмм макарон – холодильник. Люди очень мародерят, потому что еды нет. Раньше боялись обстрелов и прятались, а сейчас оккупировали город и там никого нет, так что хотят, то и делают. Потому что обстреливают Рубежное уже меньше, благодаря чему наконец-то смогли собрать погибших на улицах.
Еды в городе не было, а снег удавалось топить, пока он не почернел от пожаров
Знаю, что на той стороне Рубежного, которая оккупирована, раздают гуманитарную помощь, но ее очень мало и не хватает на всех. С другой стороны, ну дают они килограмм макарон, но их на чем-то сварить надо, а воды нет. Когда еще был снег в марте, топили его, пока не загорелся картонно-бумажный комбинат. Тогда весь город покрылся копотью, и снег уже нельзя было собирать. Дрова-то у меня были в запасах, потому что я жила в частном доме. К тому же нужно знать, что раздают. А как ты узнаешь, когда нет связи, интернета, света и стряляют постоянно — ты не можешь выйти и у соседей спросить что-нибудь.
- Отметим, глава Луганщины Сергей Гайдай подтверждал эту информацию.
“Гуманитарных грузов достаточно много. Но у нас есть одна проблема, многие просто скрываются в подвалах и укрытиях, о которых даже мы не знаем, и они не дают о себе знать. Случайно иногда выясняем, что где-то в подвале дома есть люди» , — сказал Сергей Гайдай 20 марта.
Это просто выживание, пожилых людей там давно уже нет, потому что они не могут бегать между обстрелами. Я когда бежала за водой, вижу сосед лежит, который через 2 дома от меня жил, разорвало в клочья. Истерика, конечно, была в первый раз, а потом привыкаешь. Смотришь, тот сосед и другой лежат разорванные, и идешь дальше.
За какие грехи мне это, 50 лет прожила, я не знаю. Зачем мне теперь жить? Нет дома, ничего нет. Жить не за что, я оформила ВПЛ 2 недели назад, ни копейки еще не получила. Я размышляла, зачем все это происходит, а потом поняла, что я оказалась здесь с внуками, чтобы спасти их. Меня приняли совсем чужие люди, житель Бахмута отдал ключи и пустил в свое жилище, а сами они эвакуировались.
Эвакуироваться из ада помог счастливый случай
Уехать мне удалось случайно, меня вывела оттуда икона. Хочу подчеркнуть, что все атеисты Рубежного стали верующими. Как-то случайно женщина, с которой мы практически не общались, но работали вместе, позвонила по телефону и спросила, правда ли, что нашу школу разрушили. Я говорю: да, и после того, как мы покинули ее, в нее еще три раза попали снарядами. И она спрашивает, почему я здесь сижу, дала номер телефона [перевозчика] и предупредила, что он берет 4 000 гривен с человека. Я звоню и совпало, что в этот момент была связь. Мы договорились, что мне нужно просто добежать до полутора километров до магазина, и мы побежали. Но где мне взять 16 тысяч гривен? Ибо со мной было два внука и дочь. Был еще зять, но он пошел поискать еды между обстрелами и мы оставили его, потому что позвонил по телефону перевозчик и мы побежали сразу. Поэтому все, что было на мне из золота (у меня осталось только одно кольцо теперь от мужа, которого уже нет) — все отдала за эвакуацию.
Все, что нам удалось взять с собой – это школьные рюкзаки. Все вещи мы оставили, закрыли дом мой и оставили зятю записку. Мы не бежали, мы летели, потому что пока я сидела в подвале и когда обстреливали без остановки, страшно было так, что кишки поднимались. Мы даже не знали куда ехать и куда нас повезут – нужно было просто уехать оттуда.
Я у водителя спрашиваю, какая первая остановка, он сказал Бахмут. Так мы здесь и оказались.
“Люди в Рубежном уже едят собак”
Со старшим внуком мы остались в Бахмуте, ему 14 лет. А младший, 4 года, уехал с дочерью в Днепр. Разделились, потому что так легче кому-то выжить. Я осталась здесь, чтобы быть поближе к дому, надеялась, что не оккупируют. У меня была надежда, что может еще месяц постреляют и все закончится. Но “голод не тетка”, и люди собак уже едят. Я сама там оставила две собаки свои и кошку во дворе. Иногда мне снится Рем (одна из собак Валентины – ред.), но мы бы не добежали с ними. Они боятся взрывов и не смогли бы бежать с нами под обстрелами. Пес сразу бы спрятался, мы бы их по дороге потеряли.
Будь я сама, я бы вернулась, даже к оккупантам. Но я не могу, потому что внуку нужно учиться. Устроила его уже в 12 школу, он учится на дистанционном обучении. А гулять не выходит, потому что стыдно, одеть нечего. Трудно ему сейчас, у него была школа, тренировка, в 14 лет была уже первая любовь.
“Был хороший дом, а сейчас ищу одеяло”
Когда я эвакуировалась, 26 марта мой дом был целым, но через 2 дня мне позвонили по телефону и сказали, что у меня больше нет дома. У меня был хороший частный дом и работа, которая мне нравилась. Частного сектора, где я жила, больше нет, там все сравняли с землей. У меня ничего не осталось. Сейчас ищу одеяло с подушкой.
Дальше я никуда не поеду, я устала бежать. И зачем, чтобы дальше выживать и просить гуманитарку? Работу я бы с удовольствием нашла, ходила на биржу (центр занятости, — ред.), но я считаюсь до сих пор работающей официально. Школу разбомбили, директор выехала, и я ничего не могу сделать. А выплат заработной платы нет никому с февраля, хотя никого не уволили. В нашем исполкоме(Рубежного, — ред.) никого нет, я ничего не могу сделать.
Читайте также:
- Только если сдадутся: Кремль отвергает идею Украины договориться об эвакуации раненых с “Азовстали”, – Песков
- Переселенец в свои 82. Как дед Виктор пешком убегал из Серебрянки в Северск под снарядами (монолог, видео, фото)
- В Мариуполе хотят наладить водоснабжение без ремонта канализации. Почему это опасно
Этот материал опубликован при поддержке Европейского фонда за демократию (EED). Его содержание не обязательно отражает официальную позицию EED. Информация или взгляды, изложенные в данном материале, являются исключительной ответственностью его авторов.