Почему “Донетчина – не Донбасс” и кто украл ее историю. Писательница о прошлом края и его людях (ФОТО, ВИДЕО)
На этих выходных в украинском Нью-Йорке впервые провели литературный фестиваль. Историк и писатель из Донецка Елена Стяжкина рассказала, как украинцы востока боролись за свою землю и как за несколько десятилетий в бывшей степи появились роллс-ройсы, стеклянные дома и “космические” индустриальные пейзажи.
Мы побывали на лекции и записали самое главное. Все цитаты курсивом – прямая речь Елены Стяжкиной.
- Название “Донбасс” некорректно, стоит писать и говорить “Донетчина” и “Луганщина”.
“Мы не должны называть себя Донбассом. Мы не должны позволять другим называть себя Донбассом. Это очень опасная и ложная история, потому что в действительности Донбасс – это история геологическая, географическая. Это история о полезных ископаемых, а не о людях и не о регионе. Донетчина и Луганщина заслуживают того, чтобы наши журналисты, чтобы мы сами не жалели букв. Удобно нам писать “Война на Донбассе”? Но это неправда, война у нас идет везде в Украине. Поэтому давайте не будем жалеть букв и будем говорить о нас как о Донетчине и Луганщине».
Эти две области не только очень отличаются друг от друга, а есть и очень разными внутри, отмечает Елена Стяжкина.
“Краматорск не является городом шахтеров, а Константиновка – это город, где делают стекло. А пгт Нью-Йорк – это фенольный городок. Это разные истории, и мы заслуживаем того, чтобы их видели”.
2. Донецкая и Луганская области это изначально украинские земли, и украинцы за нее боролись – больше, чем показывали в СССР. За публично наказанными борцами за Украину стояло немало людей.
“Здесь были первые казацкие зимовники, здесь были украинские села – пока не произошел первый голод 1920-х годов и затем страшный Голодомор”.
Здесь тоже было мощное движение по становлению и защите Украинской Народной Республики. У борцов были тачанки, пулеметы и оружие. Среди знаменитых полковников и хорунжих УНР было много выходцев с востока страны.
“Шахтерская дивизия подавляла большевистское восстание в Киеве на “Арсенале”, очень успешно это сделала”.
Об этом можно прочитать в книге “Украинская революция в Донецкой области”.
Крестьянские восстания, которые советские историки называли или “анархизмом”, или “бандитскими вылазками”, концентрировались на севере обоих регионов – там были леса, где повстанцы могли спрятаться.
“Когда мы посмотрим на масштаб этих восстаний, то восток Украины превышал количество повстанцев Харьковской, Черниговской, Черкасской и Запорожской областей вместе взятых, уступая только Киевской губернии. Такое себе “бандитское движение”.
Среди украинских диссидентов 1950-80-х годов выходцев из Донетчины и Луганщины не меньше, чем из других регионов страны. И они представляли масштабный круг людей, потому что “не может человек расти на асфальте”.
“И когда он растет украинцем, совершенно очевидно, что в детстве ему было о чем говорить и с кем об этом мечтать, спорить, сохранять язык. Конечно, речь идет не о широких сообществах, но малые сообщества точно были, у Василя Стуса например. Это говорит о единомышленниках”.
3. Среди жителей востока есть множество настоящих героев. О некоторых из них мы даже не знаем.
Показательна, но мало известна история о Елизавете Бирюковой из Мариуполя. В начале оккупации она пошла работать на захваченный нацистами рыбный комбинат, производивший консервы для Вермахта. Ее осудили на 25 лет за сотрудничество с врагом. Но за нее начали заступаться люди – письмами о том, что она не предательница и спасла по меньшей мере 150 человек.
“Они писали: “Наш рыбокомбинат превратился в лагерь спасения”. Что она делала? То же, что делал Шиндлер: ехала к заключенным советским военнопленным и говорила, что ей просто необходимо взять этих людей на работу. Она укрывала еврейских детей, принимала слабых на работу, относила свою пищу, наказывала варить рыбьи головы, чтобы кормить военнопленных. 150 минимум – список Шиндлера. Красавица – украинская, европейская”.
Видео Украинского института национальной памяти о Елизавете Бирюковой из Мариуполя
Лектор добавляет: люди добились освобождения этой женщины из советских лагерей: она вышла оттуда через 5 лет и потом всю жизнь боролась за то, чтобы снять эту судимость. Добилась реабилитации она только в 1992-м, а полгода спустя умерла.
4. Футбол, железная дорога, телеграф. Как развивались Донетчина и Луганщина при европейцах на рубеже 19-20 веков
Писательница предлагает сначала представить на окраине села крестьянина в бескрайней степи. А потом – представить его же через несколько десятилетий, среди индустриальных пейзажей на той же местности.
“Он видит то, что мы сейчас назвали бы космическим кораблем, высадкой инопланетян. Он видит это:
“Этот “космический корабль” стал местом работы этого человека и местом его жизни. Он, вчерашний крестьянин, приобщается к совершенно иному миру”.
Писательница показывает фотографию с домами в Юзовке с большими стеклянными верандами, которые начали там строить с приходом валлийцев. На этих фотографиях нет высоких заборов.
“А это значит, что люди, которые здесь строили свои красивые стеклянные дома, смотрели в окна. Не в забор свой, отгораживаясь от других, а окна в создаваемый ими мир. Я сейчас не хочу сказать, что все капиталисты классные. Но они приехали сюда, чтобы здесь жить, а не нещадно эксплуатировать. Они хотели, чтобы в их окошко попадало красивое, безопасное, полезное, прагматично комфортное”.
С европейцами на Донетчине начали развиваться общественные институты. Например, пожарная команда в Юзовке.
“Она формировалась среди местного населения и была волонтерской. Мужикам давали “налоговую скидку” или выделяли землю, и за это они должны были держать у себя орудия для тушения пожара. Они сами распределяли кто и что будет у себя держать: кто бочки, кто шланги, кто лошадей. От завода им давали защитную форму. Эти люди тренировались и одновременно работали или рабочими, или инженерами. То есть они получали зарплату в другом месте”.
По этому принципу сейчас работают пожарные команды Баварии или Нидерландов.
Начал меняться и досуг местных, работавших на европейских промышленников.
“Расчистили пруды, в которых сделали лодочки. Для крестьянина, живущего тяжелой круглосуточной работой, ставок и отдых были открытием! Отдыхать рядом со своим начальником – это была такая “страшная новость”, но с другой стороны удовольствие. Люди увидели себя другими – такими, что имеют право на отдых. А потом они стали и требовать отдыха. Так развивается социальная, а затем и политическая мысль”.
Здесь появляется футбол. Сначала англичане и представители других стран играют сами, потом возникают “дикие” команды из местных, а потом они начинают обмениваться игроками. (Как сейчас играют за разные национальные команды легионеры из разных стран).
“В конце концов, из совершенно прагматических соображений. Если не футбол, то драка. Если не игра, то алкоголь. Если не досуг, то смерти”.
В конце 19 века строят железнодорожную сеть, появились товарные и пассажирские перевозки.
“Это позволило людям увидеть Харьков, Екатеринослав или поехать за границу. Бахмутское купечество ездило во Францию на выставки, привозили себе роллс-ройсы. Был такой купец-делец Французов из Бахмута, он купил роллс-ройс и ездил по улицам города. Правда, за ним бегали собаки и дети, но ему это нравилось”.
На рубеже 19-20 столетия на востоке появляются почтовые и телеграфные отделения. Минута разговора с Парижем стоила на телефонной станции 1 рубль.
“Они были нужны, чтобы быстро договориться о кредите, перевозке. Это означало, что Донетчина перестала быть богом забытой дырой. Она стала такой же, какой была нестоличная местность у французов или немцев”.
Появляется спрос на книги, открытки и фотографии.
5. “Если мы можем говорить, что наша украинская история украдена (так как закрыты были архивы, запрещено было говорить, помнить – разве что песен не запрещали петь), то история нашей Европы здесь в конце концов потеряна и нами самими”.
Некоторые люди, спасаясь от большевиков, уехали за границу. Но не все. Например, сын Викентия Штерцера, построившего в Часов Яре завод огнеупоров, остался в СССР.
“Его сын Франц остался здесь при «своем» заводе, которым он бы владел, главным инженером и жил с женой в бараке. А в 1937-м его расстреляли. И когда я читаю, то думаю “Почему он остался? В надежде, что большевизм ненадолго, или из-за нечто большего? Или такая любовь, которая не отпустила его домой?“
“К сожалению, мы взяли за точку отсчета смерть, разрушение, подвиг шахтера, который “в шахту спускается, значит с жизнью прощается”. Если шахтер — это подвиг, то никто не будет думать, как там работать безопасно, потому что зачем?”
Наше европейское прошлое – это наше европейское будущее, резюмирует лектор.
“Украина болеет за своих, поэтому мы все здесь. До встречи в украинском Донецке”, – говорит в заключение Елена Стяжкина.
Читайте также:
285Этот материал опубликован при поддержке Европейского фонда за демократию (EED). Его содержание не обязательно отражает официальную позицию EED. Информация или взгляды, изложенные в данном материале, являются исключительной ответственностью его авторов.
