“Это как выйти из шкафа”: как военный из Краматорска признался, что он гей, и какую реакцию получил (интервью)

“Я устал сторониться сам себя”, — говорит краматорчанин Дмитрий Павлов, который годами не мог решиться на каминг-аут. Сделать важный для себя шаг он смог после тяжелого ранения, полученного на передовой. Как на это признание отреагировали собратья и как трудно быть геем в ВСУ, Дмитрий рассказал в интервью нашим журналистам.

 

Расскажите немного о себе. С детства ли Вы росли в Краматорске, где учились и где работали до полномасштабного вторжения?

Мне 30 лет, родился я в Краматорске. Сначала окончил училище 14-е, затем заканчивал ДГМА (Донбасскую государственную машиностроительную академию, — ред.) на инженера по сварке. Работал я мастером в цехе на НКМЗ (Новокраматорском машиностроительном заводе — ред.).

А чем Вы занимались на заводе?

Я работал с людьми, с зарплатной документацией, чертежами, технической документацией и организовывал работу людей.

Когда вы начали осознавать свою ориентацию? Как это происходило, что вы ощущали?

Все началось с лет так 16, когда начинается пубертат, но тогда я это воспринимал как отклонение. То есть не воспринимал себя таким, каким я являюсь. А вот когда я попал в армию в 23 года, тогда я окончательно понял, что мужчины меня привлекают больше.

Это была срочная служба?

Да, это еще тогда была она.

То есть во время полномасштабного вторжения вы пошли в ВСУ, имея военный опыт?

Как сказать, срочная служба была, да, но я проходил ее на полигоне. Грубо говоря, моей задачей было просто поднимать мишени, когда стреляли другие. То есть, я был в роте материального обеспечения, а боевого опыта не имел. Я вообще ничем не отличался от других мобилизованных, не проходивших срочную службу.

Вы отмечали, что не говорили никому о своей ориентации. Почему это так сложно было сделать?

У нас небольшой индустриальный городок и он весь на советском воспитании, и у людей такой же советский менталитет. Если ты чем-то отличаешься от других, значит с тобой что-то не так, и ты сталкиваешься с кучей критики, люди пытаются исправить тебя. То есть “тебя надо ликвидировать”. Поэтому чтобы не создавать себе лишних проблем, я никому и ничего не говорил.

Слово “ликвидировать” прозвучало как пример или Вы действительно слышали такое в свой адрес?

Во-первых — да, я слышал такое, а во-вторых, поделюсь неприятным опытом: когда я приходил на работу с серьгой в ухе, мне сразу прямым текстом сказали: “Или ты ее снимаешь, или у тебя начинаются проблемы”.

И какой путь Вы избрали?

Я продолжал носить, это было очень сложно. Меня за это постоянно цепляли, говорили, например, что “сегодня ты пришел с серьгой, а завтра придешь и скажешь, что спишь с мужчинами, нам такое не нравится, нам такое не нужно”. В результате мне из-за этого не хотели подписывать документы на повышение.

Кому и когда Вы впервые признались, что чувствуете?

Это было в 25 лет, когда я познакомился с интересным парнем в интернете. Тогда я понял, что хочу открыться этому человеку.

Вы это сказали вживую или в интернете?

В интернете, потому что так проще, потому что интернет дает тебе некоторую конфиденциальность или “маску”, которая позволяет в случае, когда что-то пойдет не так, сказать, что ты просто пошутил.

Родители год не общались с Вами после Вашего признания. Смогли ли они все же Вас принять?

После начала [полномасштабной] войны, конечно, мы общаемся, но это такое, знаете, “базовое” общение по типу: “Привет, у нас все хорошо” — “Привет, у меня тоже”. После признания теплого и семейного общения больше не было.

А до открытого вторжения даже такого ограниченного общения не было?

Да, хоть общение сейчас и сухое, но отношение смягчилось немного.

В ВСУ Вы пошли добровольцем или вас мобилизовали?

Меня мобилизовали. Я себе сказал, что добровольно я не пойду, потому что армия это не мое вообще. Я мог бы волонтерить, донотить, но именно армия — не мое дело. Впрочем, я сказал себе, что если вызовут в военкомат, то я никуда не убегу, приду, а там как будет уже. И вот мне позвонили, сказали прийти в военкомат, и я пошел.

В каких регионах вы успели побывать на службе?

Мы были под Бахмутом, между ним и Часов Яром. В те времена там еще было более-менее спокойно, но прилеты и бомбардировки уже постоянные были. Но такой “мясорубки”, как сейчас, еще не было. Затем, где-то в конце мая, за два дня до своего 30-летия я получил ранение и 4 месяца находился на лечении.

Расскажите, как получили ранения и как проходит реабилитация?

Это было утром на блокпосте, я честно не могу рассказать подробности. Я получил пулевое ранение под коленом в ногу. Там у меня были разрывы нервов, и сейчас у меня нога ниже колена вообще не работает.

4 месяца я провел в больнице в Виннице, нервы мне сшили в нейрохирургии. Врачи говорят, что мне нужно где-то 2 года на восстановление около 60-70% функционала ноги.

То есть ногу Вы сейчас совсем не ощущаете?

Нет, вообще. Вот я в сентябре проходил медицинское освидетельствование для комиссования и проводил исследование, и тогда через 2 месяца после операции вообще никаких изменений не произошло.

Как вы тогда передвигаетесь сейчас?

В колене я еще ногу сгибаю, а дальше у меня есть специальный ортез, помогающий мне поднимать стопу, и я более-менее могу ходить, хромая.

Можете поделиться мыслями, вдохновившими вас открыться публично?

Это произошло из-за ранения. Я понял, что действительно жизнь очень непредсказуема и может в любой момент закончиться. Поэтому постоянно чего-то бояться я больше не хотел. Я захотел свободнее жить и получать максимум удовольствия от жизни.

А как я могу жить свободно и в полную силу, если я сторонюсь сам себя? Ведь если я это скрываю, то в первую очередь боюсь себя.

Потому для меня это стало новым этапом в моей жизни. Мне стало легче жить: наконец я перестал бояться себя и принял себя настоящим.

Вас уволили со службы из-за ранения?

Через бюрократическую систему мой процесс увольнения длился более 2 месяцев. То есть, дождаться одной бумажки очень долго и проблематично. Всё это время я продолжал жить в казарме.

Однако еще один мой жизненный этап все же подошел к концу. Не могу сказать, что он был легким и приятным, но свою пользу он мне тоже принес. Теперь у меня начинается новая жизнь. Как все будет, я не знаю, но одно я знаю наверняка: это будет очень интересно.

Вы говорите, что вам стало легче после признания. Можете объяснить, на что это похоже, чтобы лучше понять, что вы почувствовали?

Есть такое хорошее сравнение, с которым я действительно соглашаюсь – это выход из шкафа. То есть представьте себе, что вы закрылись в маленьком шкафу: вот ваш мирок, вы чувствуете себя в безопасности и комфорте в этом шкафу, да? А потом вы открываете дверь и можете полнее вдохнуть, увидеть какие-то яркие цвета. Вы чувствуете больше комфорта и свободы.

Возможно, Ваш пример вдохновил еще кого признаться?

Таких случаев я еще не слышал, но, конечно, это может произойти, потому что я сам так вдохновился. Есть страница общественной организации (которая занимается проблемами ЛГБТК-сообщества, — ред.) на фейсбуке и в инстаграме. Я посмотрел истории других людей, почитал их и вдохновился их смелостью. Потому я и решился сделать этот шаг.

Публично чиновники сейчас пытаются поддерживать ЛГБТК-людей в армии. В самом низу армейской иерархии ощущаются эти изменения или нет?

Еще нет. Например, в нашей роте было много людей 50+, воспитанных еще по советским шаблонам, поэтому для них это что-то очень запрещенное и неправильное. Только один собрат подошел ко мне и сказал: “Я тебя поздравляю, это мужественный поступок, если у тебя будут проблемы – смело обращайся ко мне, помогу”. Это было неожиданно для меня.

До этого случая у Вас были дружеские отношения с этим собратом?

Мы просто стояли тогда на одном блокпосте, нормально общались. Прям столь крепкой дружбы у нас не было. Однако все, с кем я служил, мои товарищи, потому что все это (полномасштабная война, ред.) очень сближает.

Психологически трудно было скрывать свою ориентацию на службе и отличался ли этот опыт от работы на заводе?

Это все было одинаково. На самом деле это ничем не отличается. Единственное, чем было на заводе легче, ты отработал смену и пошел домой, и все, с этими людьми ты больше не контактируешь, за исключением друзей, с которыми ты можешь встретиться.

А вот в армии ты с этими людьми постоянно 24/7, нет вечеров после смены и выходных.

Какие советы вы можете дать тем, кто не может открыться родным, друзьям и коллегам?

Это очень индивидуально, нужно смотреть на окружающих, потому что они могут не воспринять, и это еще больше травмирует человека. Если ты понимаешь, что это принесет тебе много проблем, особенно на работе или в семье, следует обдумать. Нужно смотреть на свое сознание, на страх.

Иногда – да, надо преодолеть страх, и тогда станет легче в эмоциональном и психологическом плане. То есть ты сбрасываешь с себя какое-то бремя, поэтому иногда это стоит сделать.

Вы рассказывали, что еще до признания среди собратьев появились слухи относительно вашей ориентации. Как они возникли и что приходилось выслушивать?

Да, это было еще до того, как я признался. Был неудачный случай и последовали слухи, некоторые ребята пытались подколоть, подстегнуть, задеть меня на эту тему. Но я к такому привык еще со времен школы, поэтому просто не обращал внимания.

Я уже знаю, что если ты не реагируешь, это все очень быстро прекращается.

Можете привести пример того, как шутили над Вами?

Могли говорить что-то вроде: “Ой что-то секса не хватает” – “Да вот обратитесь к Дмитрию, он вам расскажет и поможет”. Или “Я боюсь с тобой в одной комнате оставаться или поворачиваться к тебе спиной”.

Это похоже на советскую дедовщину или это другое?

Нет, это просто у них такой защитный механизм. Дедовщины в нашей армии нет, ее победили. Даже во время моей срочной службы уже не было дедовщины. Может, потом что-то было, но я этого не застал.

Как лучше отвечать на такие шутки?

Все зависит от человека, но можно воспринимать эти шутки не как личное оскорбление, а пытаться поддержать эту же шутку в такой же манере, показывая, что тебя это не затрагивает. Или наоборот — не обращаете ни малейшего внимания: они себе что-то воркуют, а вас это не касается.

Отвечать с агрессией — не лучший вариант, я считаю, потому что это именно та реакция, которую они ожидают и к которой готовятся. А когда они ее не получают, они не знают, как реагировать.

Шутки были только от собратьев? Командиры не знали об этих слухах?

Нет, командиры не знали, шутки были только от собратьев. Это когда мы стояли на блокпосте и небольшой группой там постоянно находились.

Когда слух подтвердился, командиры никак не отреагировали?

Нет, вообще никакой реакции не последовало.

Как вы думаете, гомофобии в Украине меньше, чем в России, с которой мы воюем?

Мне кажется, что да. Я очень боялся выхода статьи (публикации в группе “Военные ЛГБТ”, — ред.), потому что не знал, какая будет реакция, но на самом деле ее вообще не было, если так можно сказать.

Опыт оказался очень положительным, я не ожидал, что в соцсетях меня так будут поддерживать. Знаете, такой красивый фидбек, который вдохновляет и дает сил. Это слова поддержки и благодарности людей со всей страны. Это было очень приятно.

Можете назвать топ главных проблем для ЛГБТК-военных в украинской армии?

Знаете, отдельных проблем я даже не могу и назвать, но это опять же индивидуально. Потому что я знаю случаи, когда из-за ориентации над людьми издеваются в армии. Если в подразделении более гомофобные настроения, то, конечно, может быть травля и может доходить до рукоприкладства. Впрочем, у меня такого не было.

Проблемы у меня, конечно, были, но такие же, как и у других солдат: бумагу не подписывают или ботинок не хватает.

Вы сейчас с парой или в поисках?

Я был в отношениях, но они у нас были очень сложные. Потому что он тоже военный, мы в разных частях, не было возможности встретиться и провести время вместе. Много работы и постоянные стрессы, через интернет общение очень ограниченное, и это не шло на пользу отношениям.

Теперь мы разошлись и идем разными дорогами.

То есть, Вы тоже поддерживаете мнение некоторых людей, что отношения на расстоянии — это несерьезно?

Да, никаких отношений на дистанции — вообще нет. Это должны быть очень крепкие отношения, чтобы они выдержали такое.

В армии сейчас может быть немало геев или лесбиянок. Если бы все они рассказали о себе, это могло повлиять на условия службы для них?

Я думаю, нужно, чтобы менялось сознание всех людей. Младшее поколение это спокойнее воспринимает. Например, моя сестра, которой 20 лет, после того как я открылся, сказала: “Да мне все равно, я тебя как любила, так и люблю как брата”. Но ведь много людей старшего поколения, и надо или ждать, когда поколения сменятся, или самим уже менять сознание, чтобы люди отходили от “советщины” и понимали, что не все то, что они знали раньше, было правильным.

Украина сейчас делает шаги по вступлению в ЕС. Ожидаете ли Вы дальнейших изменений по отношению ко всем ориентациям в армии и вообще в украинском обществе?

Я думаю, наше общество готово к переменам где-то на 60%. Мне по крайне мере, хочется так считать, потому что из того общения, что у меня есть, большинство либо нейтрально относятся, либо поддерживают. Как мне кажется, именно табуируют эту тему около 40% населения.

Эти 40% в основном люди за 50 лет?

Где-то 40-50+, да. Хотя не отнять того, что среди молодежи есть те, кто тоже табуируют. Везде такое, хотя большинство молодежи прогрессивные или им просто безразлично, кто и с кем спит.

Насколько сейчас мужчине сложно найти пару среди мужчин в Донецкой области?

На самом деле не сложнее, чем найти себе девушку. Сейчас в интернете ты открыто общаешься, находишь людей, которые тебе интересны, ты с ними общаешься, и это уже может перерасти во что-то.

Понимаете, у нас такой стереотип, что в 25 лет надо уже жениться, а любишь ты человека или не любишь — это неважно. У вас должны быть дети, машина и квартира. Поэтому, кажется, что большинство людей имеют пару или семью, но на самом деле это не так. Сложнее создать семью, построенную на любви.

Вы говорили в посте, что вы хотите не бояться держать за руку своего любимого. На Донетчине сейчас рискованно пройтись парням, держась за руки?

Сейчас очень рискованно, этого лучше не делать (улыбается, ред.). Недавно был инцидент, который “завирусился” в интернете, когда [гомосексуальную] пару после выхода из ресторана избили, и очень сильно, шестеро парней набросились на них.

Везде есть неадекватные люди, поэтому это зависит от окружающих. Хотя я по Виннице ходил, держа за руку своего парня, но это было из-за моей травмы, и он меня держал, чтобы мне было удобнее ходить. Впрочем, никакой реакции не последовало.

Как думаете, что нужно сделать, чтобы люди на улице реагировали сдержанно и инцидентов больше не было?

Если бы я знал, был бы счастлив. Хотя главное — нужно интересоваться своей личной жизнью, а не чужой! Когда люди будут больше работать над своими проблемами, тогда, я уверен, они будут меньше обращать внимания на других.

***

Напомним, мы также брали интервью о правах гомосексуальных людей в Бахмуте и на востоке в целом. Нашим гостем был активный участник движения по правам ЛГБТК+ бахмутянин Евгений, который в 2019 году провел первую в Бахмуте лекцию на эту тему.

Читайте также:

• Какими навыками тактической медицины должен владеть каждый и что должно быть в аптечке (интервью с инструктором)
• “Дети с радостью учили гимн Украины”: интервью с бахмутской учительницей об учебе во время войны
• “Орки вообще не жалеют снарядов” : интервью с военным на одном из самых трудных направлений Донетчины