“Зекам из “Вагнера” было плевать, от кого умереть”: интервью с бойцом ВСУ, который до последнего удерживал Соледар
Львовянин Максим с начала полномасштабного вторжения защищает государство от оккупантов в рядах 128-й горно-штурмовой бригады. В декабре он сдерживал нашествие “вагнеровцев” под Соледаром и видел, как они воюют. Он рассказал об их мотивации и тактике штурмов, а также проблемах, которые помешали остановить оккупантов под Соледаром.
Отметим, мнение, которые вы прочтете ниже изложено бойцом нижнего звена, воюющего на передовой и это его видение ситуации, а не общая картина, которой владеет только командование.
Фамилию и лицо защитника мы не раскрываем по его просьбе.
На каких направлениях вы успели побывать за время полномасштабной войны?
Запорожье, Херсонская и Донецкая области. В начале декабря 2022 года нашу бригаду перебросили под Соледар.
В городе уже долго нет света, газа и воды. Как Вы решали для себя основные потребности?
Вода у нас бутилированная, которую привозили. Газ – брали 5-литровые газовые баллоны, или маленькие баллончики по 250 миллилитров для туристических горелок, чтобы хотя бы чаю разогреть. Когда на какой-то позиции мы надолго заседали, брали такие большие баллоны с собой, которые в селах обычно подключают к плитам. А технику заряжали от генераторов.
Сколько вы удерживали позиции под Соледаром?
Где-то месяц. Основная наша масса была в селе под Соледаром. С села шла дорога на Бахмут, и у дороги были накопаны позиции. Поэтому еще держали такой полукруг возле села, а по ту сторону дороги уже сидели орки (русские военные, — ред.).
Приходилось участвовать в уличных боях или только в полях?
Большинство боев было в полях.
Чем россияне били по Вам?
По нам постоянно били двумя минометами и двумя САУ (самоходными артиллерийскими установками, – ред.). Время от времени еще приезжал и стрелял танк. Лишь раз в месяц оккупанты решились зайти на нас авиацией.
Больше всего они просто шли пехотой под Соледаром. Это очень контрастировало с моим предыдущим направлением. В Херсоне артиллерия работала очень плотно, танков много ездило, авиация летала постоянно, а пехота, наоборот, почти не вылезала из окопов.
Какое оружие создавало больше всего проблем?
Наверное, танк. Дело в том, что когда стреляет миномет или САУшка, то ты слышишь “выход” (залп — ред.) и есть время среагировать, пока оно долетит. Сложность танков в том, что сначала прилетает снаряд, а потом ты уже слышишь выход. Плюс они бьют прямой наводкой, и если выстрел был прямо в тебя, то все. Укрыться можно успеть только от второго выстрела.
Беспилотников россиян не было?
“Орланы” они вообще не использовали. Только обычные коптеры пускали и смотрели позиции, корректировали артиллерию и продвижение штурмовых групп.
У вас было чем сбивать эти беспилотники?
Конечно, у нас были автоматы. Над позициями они обычно висят в метрах 100-200 над землей. На высоте до 100 метров без проблем можно сбить автоматом, а до 150 и 200 метров уже 50/50, как повезет. Выше 200 метров можно даже не стрелять.
Когда вы видите видео с наших беспилотников, как в них стреляют оккупанты и ничего не могут им сделать — это потому, что они висят на высоте 500-600 метров и имеют хорошую камеру с зумом.
Какую тактику штурмов оккупанты использовали против вас?
Как они делали: выходят с самого утра, как только начинает что-то виднеться, и идут до позднего вечера, когда уже ничего не видно. Это были группы где-то по 15-20 человек, периодичность между новыми группами была 30-40 минут где-то, хотя бывало и больше.
Группы эти всегда были одинаковыми: первые пол дня шли только зеки-“вагнеровцы”, которых снаряжали боеприпасами, гранатами и всем, чем могли.
Когда из группы уже оставалось 1-2 человека, они понимали, что дошли до максимального предела и вязали белые ленты или скотч на деревья или все, что могли найти рядом. Таким образом, они отмечали, где остановились. Благодаря этому следующая группа уже ориентировалась, куда смогли дойти их предшественники.
Что менялось во второй половине дня?
В какой-то момент нашествие зеков заканчивалось и начинали идти профессиональные “вагнеровцы”. Они шли уже не так тяжело снаряжены и просто подбирали патроны и все, что им нужно, с тел зеков. Это еще одна из причин, почему зеки вязали ленты, чтобы наемники знали, где искать боеприпасы.
Опытные “вагнеровцы” заходили в неудобное время, когда у нас уже заканчивались патроны и не хватало времени зарядиться. Также оружие уже заклинивало, потому что было очень нечищенное.
Как можно понять, что на вас идут не заключенные без боевого опыта, а профессиональные наемники?
Та даже по их движению: если зеки просто бегут, абы как напролом, то те передвигаются достаточно тактически. Они никуда не спешат, двигаются медленно, грамотно и осторожно. С собой они брали только заряженный автомат: отстреливались по нам, отходили к трупам зеков, брали патроны и снова шли на нас.
Контрактную армию Вы не видели?
Нет, всех, кого вывели из Херсона — мы их ни разу не видели. Там только профессиональные “вагнеровцы” и зеки по всему направлению работают.
Если бы не было заключенных из ЧВК “Вагнер”, было бы легче воевать только с контрактной армией, как это было у Вас на Херсонском направлении?
Не знаю, я не вижу препятствий, которые помешали бы им так же слать в штурмы группы регулярной армии вместо зеков и давить количеством.
Ночью было спокойнее?
Ночью они вообще не лезли, все движения были днем. Только время от времени миномет работал или еще что-то из артиллерии.
Это сейчас собратьям сложнее в Бахмуте, потому что “вагнерам” с тепловизорами легче двигаться по частному сектору именно ночью.
А на вас эти группы бежали по открытым полям?
Нет, в основном они двигались по посадкам и балке. Она была огромна, километров 5-10, и в начале этой балки со своей стороны они ночью завозили зеков и группировались там. А когда начинало виднеться, они вылезали из балки и бежали на нас.
Что больше всего удивляло Вас в поведении штурмовых групп захватчиков?
Их неадекватность. Вот идет группа из 15 человек, мы почти всех “минуснули” (ликвидировали, — ред.), остается последний. Он с простреленными ногами, телом, то есть может только ползти. Однако это не мешало ему ползти именно в нашу сторону и продолжать даже отстреливаться.
Когда такой раненый доползал к своим погибшим, то стягивал тела и прятался за ними. И продолжал отстреливаться из этой груды трупов, которую он складывал.
Тела тяжело прострелить в таком случае?
Если стрелять прямо из автомата, то тяжело. Потому что мало того, что они в броне лежат, плюс же есть толстые, а если худые, то у них есть кости. Пробивает только тяжелое оружие.
Как думаете, в чем их мотивация так упорно бежать?
Многие говорят, что зекам в рядах “вагнеровцев” Пригожин (руководитель ЧВК “Вагнера”, — ред.) разрешает употреблять наркотики. Если нет, то я сам не понимаю, какая мотивация у них может быть. Они должны понимать, что их отправляют на мясо, и если они даже вернутся со штурма, то снова пойдут в следующей группе или их свои же профессиональные “вагнеровцы” расстреляют.
Возможно, они это и понимают, потому и лезут, потому что им плевать, от кого умереть.
Волны заключенных шли на смерть, чтобы выявлять огневые позиции ВСУ?
Это задача первой группы. Они вступают в контакт и выявляют, где наши позиции. Большинство погибает, но хоть кто-то должен вернуться и доложить, откуда мы их отстреливаем. Следующие все группы уже идут одновременно с обстрелом наших позиций с минометов или САУ.
Когда им оставалось добежать метров 100 до наших позиций, то шум артиллерии утихал, чтобы не задеть своих.
Общая тактика волн была такой, чтобы взять нас измором.
У оккупантов есть еще какие-то преимущества над ВСУ, кроме количества людей?
Россияне идут на нас и доходят до предела, за которым мы им уже физически не даем продвигаться. В этот момент несколько человек остаются на относительно безопасном расстоянии от нас и начинают копать. Один русский буквально за пару часов выкапывает себе такой окоп, что в нем не лежать, а стоять можно.
Если вспомнить опыт Херсонской операции, когда мы отбросили их с первой линии обороны где-то на 50-70 километров, то тогда началась плохая погода с дождем и туманом на 3 дня. За это время они почти успели выкопать новую полноценную линию обороны с системой окопов, ходами сообщения и всем остальным.
Как наши роют окопы?
Их загоняют в посадку и говорят, что здесь нужно держать оборону. Наши роют целый день и за это время успевают выкопать окопы где-то по колено максимум. Это всегда продолжается до первых обстрелов новых позиций. Тогда они за пол часа выкапывают такие окопы, что для того, чтобы выглянуть, нужно подставлять табуретку.
Почему так медленно роют?
Они ленятся, потому что привыкли, что обычно заходят на готовые позиции, а здесь приходится копать. Оккупант же прекрасно понимает, что если он быстро не выкопает окоп, мы ударим, и от него ничего не останется.
Вы били по тем, кто роет окопы?
Они рыли так, чтобы с позиций мы их не видели, а с тех же минометов нам стрелять по ним не разрешали.
Почему?
Не резонно стрелять из миномета по трем оркам (российским военным, — ред.). Понятно, что первой мины попасть точно невозможно. Сначала нужно где-то три мины, чтобы пристреляться, а потом столько же отработать по цели.
На трех оккупантов тратить до восьми мин — это слишком.
То есть боеприпасы приходилось беречь?
Да нет, это просто для мобилизованных или зеков. А так один наш миномет под Соледаром выстреливал около 200 мин в день. Таких у нас обычно было пару, а ведь еще была крупнокалиберная артиллерия.
Как в условиях постоянных обстрелов давать отпор оккупантам, бегущим на вас?
Артиллерия обычно не стреляет так, что голову поднять нельзя. К тому же ты слышишь “выход”, да и оккупанты не такие уж точные. Такого, чтобы снаряд залетал прямо в окоп, почти не бывает. Обычно это перелет, недолет или где-то влево, или вправо.
Поэтому между этими не всегда точными выстрелами артиллерии можно спокойно высовывать голову на 1-2 минуты и смотреть, что там происходит и где они идут.
Они хотя бы иногда эвакуируют своих раненых?
Когда нас уже оттеснили с Яковлевки (село к востоку от Соледара, — ред.). Мы заняли позиции перед въездом, сделали посты и постоянно летали квадрокоптерами, чтобы смотреть, где они и что делают. Мы видели, как они шли по нашим старым позициям.
Когда мы заметили очередную такую группу, наши минометы, как всегда, начали по ним работать. Они разбежались кто куда, но одного мы ранили. Он там валялся, пытался что-то сделать себе. К нему подбежали двое других военных, начали его перевязывать и услышали еще выход нашего миномета. Первый сразу убежал, второй пытался вытащить раненого, но наша мина упала в метре от него. Больше они не двигались и никто не пытался оказать им помощь.
Хотя, когда они через посадку убегали от нашего миномета, мы видели, как и раненых несли, и как на одной ноге там кто-то прыгал.
А погибших они оставляли всех?
Опять же, когда мы отошли и стали уже между Яковлевкой и Веселым (к северо-востоку от Соледара, — ред.), а оккупанты заняли наши позиции, так мы даже не с беспилотника, а с поста увидели движение. В наши старые окопы пришло около 10 россиян. Минометы отработали по ним, движения больше не было. Мы подняли “квадрик”, посмотрели, что все они погибли.
Через пару часов туда пришли еще трое захватчиков и пытались оттащить к себе тела своих погибших, но двоих из них мы ранили, так что ничего у них не получилось.
Как выглядит пост?
Это просто окопанная позиция, с которой ребята с биноклем поочередно дежурят, условно говоря. Мы на тот момент были в новой посадке, которая была немного на высоте, дальше поле где-то два с половиной километра и старая посадка, где уже были оккупанты. Поэтому их очень хорошо было видно с поста.
А как в ВСУ с эвакуацией раненых?
Когда у нас есть раненые, то сначала мы оказываем им медицинскую помощь, накладываем турникеты, бинтуем и прочее. А затем передаем их эвакуационной группе.
Единственное, когда орки (русские военные — ред.) начинали очень мощно давить, мы должны были оставлять тела наших погибших. Если бы мы еще задерживались вытаскивать тела, то было бы гораздо больше погибших.
Под Соледаром в ВСУ было больше мобилизованных или контрактных военных? Как это повлияло на ход боев?
После Херсона нам дали много мобилизованных, и было очень мало времени поработать с ними, может, неделю, максимум две. Это очень маленький срок и это очень плохо влияло на боевые действия.
Когда нас перевели в Донецкую область, через два дня мы уже оказались на позициях. Новые бойцы не были готовы к этому. Когда начинались обстрелы, они опускали голову вниз и сидели так до финала обстрела. Голову поднимали только когда заканчивался обстрел, а орки (российские военные — ред.) уже были в 70 метрах от них.
Я понимаю их: человек 40 лет, где-то ходил булочки, продавал, беды не знаа, а тут его забрали и бросили в ад сразу. Надо давать хотя бы 3-4 месяца для подготовки.
Если подытожить: какие главные ошибки были в ВСУ в обороне Соледарского направления?
Главная ошибка — в мобилизованных, которым давали мало времени на подготовку.
Еще одна ошибка также была связана с подготовкой мобилизованных. Это когда из штурмовой группы остается один ползущий оккупант и все 15 наших бойцов открывают по нему огонь. Его убивают, да, но когда идет следующая группа, у нас всех разряжены магазины.
Кто-то начинает жаловаться: “Нам хана, патронов нет”. А оно все есть, просто нужно не паниковать, а работать грамотно. Один стреляет, другие перезаряжаются, открывают цинки с патронами и очищают оружие.
Еще ошибка в том, что не всегда были подготовлены позиции для обороны. Когда нам приходилось отходить, нам просто говорили, что нужно удерживать посадку, в которую мы отошли.
Последний недостаток — наши очень мало минируют. Когда мы отошли в другую посадку, можно же было заминировать ту, из которой мы вышли, а этого не делали. Зато оккупанты очень многое минируют, я с этим часто сталкивался на Херсонском направлении.
Разве старшие по званию не могут контролировать мобилизованных?
Они присутствуют, но одно дело говорить им в спокойных обстоятельствах, а совсем другое — во время боя. Когда оккупанты лезут, ты не докричишься, что не надо выбрасывать сразу все гранаты и выстреливать все патроны.
Мобилизированные в таких случаях на адреналине — сложно работать с паникой и нехваткой опыта.
Когда вы вышли из Соледара?
30 декабря.
Что Вас больше всего поразило в битве под Соледаром?
Наши минометы — они работали очень плотно и интенсивно. Один миномет делал ежедневно где-то по 50-60 раненых и от 70 до 100 убитых оккупантов.
Там работают очень обученные ребята. Они стоят где-то в 2-3 километрах от наших позиций, и им обычно хватает одной мины, чтобы пристреляться. То есть одна мина “приходит”, мы даем корректировку, и вторая мина уже очень часто попадает в цель.
Вы согласны с фразой “или мы их, или они нас”?
По факту так и есть, только еще немногие это понимают.
***
Напомним, недавно мы брали интервью у военного ВСУ из Краматорска Дмитрия Павлова, который годами не мог решиться на каминг-аут. Сделать важный для себя шаг парень смог после тяжелого ранения, полученного на передовой.
Читайте также:
- ВСУ отступили от Соледара, чтобы сохранить жизнь бойцов, — спикер восточной группировки
- Какими навыками тактической медицины должен обладать каждый и что должно быть в аптечке (интервью с инструктором)
- “Орки вообще не жалеют снарядов”: интервью с военным на одном из самых тяжелых направлений Донетчины
104